Горожанин эпохи Сайкаку в своем стремлении к личной свободе естественно становился противником тех феодальных законов, которые его ограничивали. Вместе с тем в своей семейной жизни он желал сохранить безграничную власть над младшими членами семьи, неограниченное право распоряжаться имуществом. И вот оказывалось, что средневековые нормы и обычаи помогали ему сохранять и укреплять свое главенство. (Данный материал поможет грамотно написать и по теме Японская литература часть 2. Краткое содержание не дает понять весь смысл произведения, поэтому этот материал будет полезен для глубокого осмысления творчества писателей и поэтов, а так же их романов, повестей, рассказов, пьес, стихотворений.) Прелюбодеяние каралось публичной казнью, и писатель, ни на йоту не отступает от жизненной правды, показывая, какой страшной может быть судьба женщины, послушавшейся веления сердца.
Сюжет каждой из пяти новелл основан на пяти подлинных происшествиях, из которых четыре’ завершились судебными процессами, широко известными в стране. Люди сочувствовали гонимой и преследуемой “незаконной”
любви даже в тех случаях, когда влюбленные совершали проступки, заслуживавшие в глазах общества самой суровой кары, как, например, поджог родительского дома, на который решилась юная О-Сити (четвертая новелла), доведенная до отчаяния невозможностью свидеться с возлюбленным. “Ни один человек, кем бы он ни был, не избежит смерти, и все же конец О-Сити вызывал особенную печаль”,- утверждает Сайкаку, И даже “китайский шелк в полоску.” от платья казненной О-Сити люди “разобрали до последнего лоскутка: “Чтобы внукам рассказывать обо всем этом!”
Истории о любви, не убоявшейся самой смерти, находили отклик в сердцах людей, такие истории запоминались, рассказы и песни о несчастных возлюбленных были широко популярны в народе. В рассказ об О-Нацу i Сэидзюро (первая новелла) Сайкаку вставляет слова сложенной о них песенки, имевшей хождение в его время. Он упоминает также, что о героях его новеллы была создана пьеса, благодаря которой “имена их стали известны по всей стране, вплоть до самых глухих деревень и поселков”.
И в тоне Сайкаку слышится глубокая жалость к “преступницам”, для которых веление сердца оказалось сильнее запретов, налагаемых обществом, сильнее страха смерти.
Сайкаку сумел показать трагизм столкновения новых характеров со старыми общественными нормами. История любви простой горожанки оказалась поднятой на высоту подлинной трагедии. Сайкаку выступил здесь как глубокий гуманист, утверждающий ценность человеческой личности, как большой художник, раскрывший красоту свободного чувства.
Но все же Сайкаку не становится полностью на сторону женщины, поддавшейся страсти. Сочувствуя, он в то же время не “упускает случая посетовать на легкомыслие своих героинь. Сайкаку – художник и гуманист – стоит за свободное развитие человека, Сайкаку – защитник интересов городского сословия, к которому он сам принадлежал, советует женщине слушаться старших в семье, а мужчинам – остерегаться того, что он называет “проказами”, “ловкими проделками”, “хитростями” женщин.
Это свойство мировоззрения писателя особенно сказалось в таких ‘произведениях Сайкаку, как сборник притч и преданий, носящий многозначительное название “Вечная сокровищница Японии” (1688) и “Двадцать непочтительных детей Японии” (1680).
Замысел первого сборника ярко выражают слова, заключающие книгу: “Итак, я собрал предания о домах, где водятся деньги, записал в книгу о японских богачах и составил “Вечную сокровищницу Японии”, считая, что она сможет долго служить на пользу тем, кто прочтет ее”.
Рассказы о богачах, об их банкротствах и удачах, составившие “Вечную сокровищницу”, как раз и написаны Сайкаку для того, чтобы преподать собратьям-горожанам и купечеству советы и наставления, которые он считает для них полезными. Сайкаку печалится о том, что купцы стремятся жить напоказ, в подражание знатным самураям заводят роскошь в домах. Даже такие правительственные установления, как, например, закон, запрещающий горожанину шить одежду из дорогих тканей, кажутся ему разумными. “Все сейчас тянутся к роскоши не по средствам.
Нехорошо Это!” – говорит Сайкакз, Рассказывая о случаях разорения купеческих домов из-за мотовства и щегольства хозяев, Сайкаку назидательно замечает, что девушке из простой семьи “чем на кото играть, лучше научиться подбивать ватой платье, чем жечь курение алоэ, лучше уметь дрова в очаге сложить так, чтоб ярче горели”. “Приятно видеть, когда каждый держит себя сообразно своему положению”.
Сайкаку хорошо понимает, что сила городского сословия в деньгах. И он советует без нужды не расходовать накопленный капитал, а, напротив, употребив энергию и сметку, приумножать его. Ведь горожанин, в отличие от самурая, не может похвалиться знатным происхождением, родословную ему заменяют деньги. Поэтому, если горожанин беден, он “хуже того, кто в праздник обезьяну водит, людей развлекает.
Главное – стремиться к удаче, искать богатства”.
Предприимчивость и бережливость, помогающие накоплению богатства,- вот идеал, который рисует Сайкаку. И он не скупится в своей “Сокровищнице” на многочисленные примеры обогащения, достигнутого благодаря этим качествам.
“Вечной сокровищнице Японии” близки по замыслу рассказы о “Двадцати непочтительных детях” (в настоящей книге представлены десять из этих новелл). И здесь Сайкаку смотрит на жизнь глазами горожанина, который может добиться преуспеяния только собственными силами. Ни молитвы, ни чудеса здесь не помогут, учит Сайкаку. “Нечего на меня надеяться, сами себе добро наживайте” – эти слова, которые Сайкаку вкладывает в уста богини милосердия Каннон в ответ на просьбы молящихся о ниспослании богатства, целиком соответствуют его мыслям, высказанным в рассказах о “непочтительных детях”.
Дети не должны легкомысленно растрачивать богатство, нажитое родителями; сохраняя почтительность, верные сыновнему долгу, предписанному конфуцианской моралью, они обязаны поддерживать процветание дома и способствовать этим возвышению всего городского сословия – таков сугубо рационалистический, трезвый вывод Сайкаку.
Таким образом, было бы ошибкой думать, что мировоззрение Сайкаку определялось одними лишь новыми процессами, совершавшимися в обществе. Молодое японское бюргерство использовало в своих интересах и феодальные установления и обычаи. Его мораль еще несла на себе отпечаток средневековой ограниченности, узости, скопидомства.
В мировоззрении Сайкаку также ощутимо влияние Этой морали, противоречащей свободному развитию человеческой личности, за которое ратовал писатель. Сайкаку сочувствует стремлению к личной свободе, борьбе за любовь по велению сердца, но общественные идеалы мыслятся им еще в русле прежних морально-этических принципов. Каждый должен вести себя так, как подобает по его положению,- этот взгляд Сайкаку стремится внушить своим современникам, и свод правил трезвой купеческой морали представляется ему “вечной сокровищницей” жизненной мудрости.
“Рассказы из всех провинций” (1686) на первый взгляд стоят как бы особняком в творчестве писателя. Сайкаку, трезво смотрящий на мир, глубоко верящий в человека, в заложенные в нем духовные силы, собрал здесь рассказы о “чудесах”, о таинственных отшельниках-магах, о лисах-оборотнях, морочащих людей. Чем объяснить интерес писателя к подобному материалу?
В известной мере Сайкаку выступает здесь преемником предшествовавших литературных традиций. Сборники рассказов о всевозможных чудесах и происшествиях, услышанных от разных людей, в разных уголках страны, составлялись задолго до Сайкаку – достаточно вспомнить огромное по объему собрание притч и легенд “Стародавние истории” (XI в.), “Рассказы из Удзи” (XIII в.) и многие другие. Народные предания, поверья, рассказы об оборотнях, собранные в книжках для простого люда, имели широкое хождение и во времена Сайкаку.
Чудеса, о которых рассказывалось в них, были реальностью в глазах простых людей, помогали им уверовать в то, что зло – алчность, зависть, распутство – будет неизбежно наказано, а добродетель – вознаграждена чудесными силами.
Этот жанр складывался под несомненным влиянием китайской литературы, в частности, произведений, подобных “Лисьим чарам” Пу Сун-лина, которыми зачитывались и горожане, и люди из привилегированного сословия как в Китае, так и в Японии.
Сайкаку, исходившего пешком чуть ли не всю страну, Сайкаку-бытописателя, конечно, должен был привлекать такой фольклорный материал, насыщенный деталями местной жизни. Не случайны слова, открывающие “Рассказы из всех провинций”: “Мир широк. Все края обошел я и всюду искал зерна рассказов”.
И события, о которых повествуется в “Рассказах из всех провинций” и “Непочтительных детях”, каждый раз привязываются к определенной местности, несут специфические черты, присущие ее быту.
В творческом наследии Сайкаку есть и произведения, рисующие жизнь самурайства. Круг зрения Сайкаку поистине широк, однако его устремления были еще шире. “Есть на свете корабли, и вот за день можно преодолеть сто ри, за десять дней – тысячу ри по открытому морю, и тогда все тебе доступно,- говорит Сайкаку.- Но от плавания по узенькой канаве вокруг нашего дома, которую можно прыжком перескочить, проку мало: если не постараешься добраться до “острова сокровищ”, не услышать тебе стука волшебного молотка, что чеканит деньги, да звона монет на чашках весов” (“Вечная сокровищница Японии”).Это высказывание Сайкаку знаменательно. “Узенькая канава”, о которой он говорит с таким пренебрежением,- это Сэто, Внутреннее море Японии, а “остров сокровищ” – Нагасаки, единственный из портовых городов страны, имевший право в период изоляции Японии вести широкую торговлю с иноземными купцами. Но, думается, не следует понимать здесь Сайкаку буквально, хотя речь и идет как будто лишь о характерном для торгового сословия желании свободной торговли, несущей быстрое обогащение.
По-видимому, правильнее будет почувствовать в этих словах писателя намек на то чувство стеснения и угнетения, которое должна была вызывать у Сайкаку, как и у других выдающихся людей его времени, искусственная изоляция страны, невозможность увидеть и узнать широкий мир, лежащий за ее пределами. И только ли деньги имел в виду Сайкаку, говоря об “Острове сокровищ”? Вся направленность его произведений, весь дух его творчества заставляют нас придать этим словам писателя более широкий смысл.
Ведь семнадцатый век – это начало того пути, который вел Японию к новой исторической эпохе. Сайкаку прошел по нему дальше многих своих современников. Он поднялся на тот перевал, по одну сторону которого остается средневековое мышление человека, а по другую начинается преодоление этого мышления в науке, философии, литературе и искусстве.
Е. Пипус
Источники:
Сайкаку Ихара Избранное. Пер. с яп. Вст. статья Е. Пинус. Сост.
И. Львовой. М., “Худож. лит.”, 1974 400с.
Аннотация: Судьба произведений японского писателя XVIII в. Ихара Сайкаку необычна. Они были широко популярны среди его современников, но спустя столетие феодальное правительство Японии внесло их в список “запрещенных книг”, ибо стремление к свободе, сила свободного чувства, которые воспевал Сайкаку, противоречили устоям феодального государства.
Созданные Сайкаку “повести о бренном мире” и “повести о любви” ломали традиции, установившиеся в японской прозе. Бережливые отцы семейств и искусные жрицы любви, чистые сердцем девушки и беспутные молодые гуляки, трудолюбивые ремесленники и сметливые приказчики – весь этот пестрый мир теснился у порога литературы, и Ихара Сайкаку раскрыл для него страницы своих произведений.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)