ЛЕБЯДКИНА – героиня романа Ф. М. Достоевского “Бесы” (1870-1872). Марья Тимофеевна, Хромоножка. Роль Л. в романной интриге сложилась на подготовительном этапе работы, как только главный герой утвердился в демоническом статусе и был поднят на “безмерную высоту”: Князь (Ставрогин), тайно обвенчанный с хромой и убогой женщиной, сестрой вечно пьяного отставного офицера (который ее эксплуатирует и избивает), готовится во всеуслышание объявить о своей позорной тайне; Игнат Лебядкин, брат несчастной, пытается шантажировать Князя и вымогает у него деньги за “оскорбление фамильной чести”; интрига вокруг Князя (который знал, что тайная жена его будет убита, но не остановил убийц) приводит к зверскому убийству Л., ее брата и их служанки.
Предыстория скандального брака, случившегося в Петербурге в ту пору, когда Ставрогин вел жизнь “насмешливую”, описана им самим в исповеди: “Я уже с год назад помышлял застрелиться; представилось нечто получше. Раз, смотря на хромую Марью Тимофеевну Л., прислуживавшую в углах, тогда еще не помешанную, но просто восторженную идиотку,
без ума влюбленную в меня втайне (о чем выследили наши), я решился на ней жениться. Мысль о браке Ставроги-на с таким последним существом шевелила мои нервы”.
Женитьба Ставрогина в романе мотивирована совершенно определенно: “Тут позор и бессмыслица доходили до гениальности”, “новый этюд пресыщенного человека с целью узнать, до чего можно довести сумасшедшую калеку”, вызов здравому смыслу “после пьяного обеда из-за пари на вино”. Вопрос, почему Л., ясновидящая Хромоножка, согласилась на тайный и позорный брак с порочным и преступным красавцем, посмеявшимся над ней и над самим существом брака (оставив свою жену девицей), является одной из волнующих загадок романа, которой приписывают порой мистический смысл. Традиционная интерпретация, идущая от Вяч. И. Иванова и С. Н. Булгакова, представляет Л. “душой мира”, “вечной женственностью”, положительным светлым образом Достоевского, излюбленным созданием его музы, воплотившим глубокие мистико-религиозные прозрения писателя.
Чаще всего говорится о ее необыкновенных душевных качествах, которыми она наделена как бы в противовес своей внешней ущербности: “Именно ее, полубезумную, писатель возводит почти над всеми персонажами романа. Л. – юродивая, но именно поэтому… ей даровано высшее, любовно радостное восприятие жизни. Она почти лишена рассудка… но зато… наделена способностью сверхразумного прозрения в сущность людей и явлений…” (Ф. И. Евнин).
Аналогичные оценки содержатся в книге Н. М. Чиркова “О стиле Достоевского” (1964): “Физическое уродство и умственное расстройство Л. оттеняют ее внутреннюю красоту”, а также в комментариях к роману в Полном собрании сочинений: “Чистота сердца, детскость, открытость добру, простодушие, радостное приятие мира роднят Хромоножку с другими “светлыми” образами Достоевского. Ее, слабоумную и юродивую, писатель наделяет ясновидением, способностью прозревать истинную сущность людей и явлений”. Нельзя, однако, не видеть, что свет и добро в этом “идеальном” образе трагически не совпадают с красотой и даже как будто вытесняют ее. Как и прочие персонажи романа, образ Л. трагически раздвоен: ей даются высокие откровения о матери сырой земле, о радостном приятии “всякой тоски земной и всякой слезы земной”, но “идеал” нарочито осуществляется без красоты, в ущерб ей; так что Вяч. Иванов видел в увечье Л. своего рода метафору: “И уже хромота ее знаменует ее тайную богоборческую вину – вину какой-то изначальной нецельности, какого-то исконного противления Жениху, ее покинувшему”.
Почти все сцены романа, связанные с Л., развивают тему разлаженности, искаженное™ ее облика, грубой неестественности поведения, как бы символизирующих, что “красота” испорчена, захвачена бесами. Л., в душе которой молитва и преступление (видение рожденного и утопленного ею в пруду ребенка), экстатический восторг и “тошное томление” вместе живут, олицетворяет скорее не идеал, а ту стихию человеческую, когда “дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей”. Союз красавца Ставрогина и дурочки Хромоножки традиционно трактуется как символ иной, сверхреальной действительности: мать Земля томится в плену, ожидая своего освободителя.
Но жених отрекся от нее, соблазнился кощунственной идеей человекобожия, и теперь ангельское сияние заслонила демоническая тьма; поэтому Л. видит в Ставрогине и Князя, и самозванца, Гришку Отрепьева. “Марья Тимофеевна – самое непостижимое создание писателя, – утверждал К. В. Мочульский. – Божественное начало мира – София – открывается в символах Матери Богородицы и матери Земли. Достоевский имел подлинный софийный опыт: в экстазе открывался ему “огонь вещей””.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)