Тема народная волновала писателей всех времен и народов. Особенно это свойственно русским классикам. Все без исключения занимались исследованиями по данному вопросу, воспевали русский народ, ругали его, преклонялись перед ним.
У Гоголя, вообще, практически вся проза посвящена народу, в основном, крестьянству. Очень ярко эта тема освещена, в частности, в “Мертвых душах”, в “Ревизоре” несколько меньше. Салтыков-Щедрин тоже обращается к данному вопросу, хотя подходит к нему больше с иронией.
Сказки его читаются на одном дыхании, и иногда читатель даже не останавливается на философских аспектах, так занимает его сюжет. Однако, останавливаться на них просто необходимо. Где, как не в классических произведениях, искать нравственные истоки проблем крестьянства того времени, кто, как не классики, поведают нам об этом в своей самобытной манере. Салтыков-Щедрин, например, подчас склонен к критике мужиков.
Оказывается, сами они надели хомут себе на шею в виде помещиков. Самим им и расхлебывать. Живут такие “премудрые пискари” и носа никуда не высовывают, только и
счастливы, что ничего с ними не случилось: “Надо так прожить, чтоб никто не заметил, – сказал он себе, – а не то как раз пропадешь!” – и стал устраиваться.
Первым делом нору для себя такую придумал, чтоб ему забраться в нее было можно, а никому другому – не влезть! Долбил он носом эту нору целый год, и сколько страху в это время принял, ночуя то в иле, то под водяным лопухом, то в осоке”. Конечно, не стоит сразу лезть в петлю, узнав о проблемах, выпавших на нелегкий век мужика, ирония никогда не бывает вредной, но и закрывать глаза на это не стоит. Салтыков-Щедрин описывает народ иногда глупым, иногда наивным и убогим, но иногда и такой народ может показать свою силу, и тогда берегись помещики, выйдут с рогатинами и шкуру обдерут, как вон с Топтыгина, потому что беззакония учинять каждый может, но нужно еще ответ держать за них, или какое-нибудь оправдание этим беззакониям отыскать.
Подсмеивается сатирик над мужиками, но ненависти и обиды в нем нет. Люди либеральные тогда прекрасно понимали, что нельзя вот так разом со всем покончить, нельзя просто отодвинуть всю вековую историю, и хотя и заседают ослы в Парламенте, все же у руля власти остаются львы и медведи, а мужики не чувствуют пока в себе сил противостоять всему этому, хотя и допускают иногда промеж себя “лесную вольницу”. “Лесная вольница” – это вообще одна из любимых тем Салтыкова-Щедрина. Это своеобразный отрыв от действительности, желание показать, что русский народ даже и без крепостной зависимости может прекрасно жить, и порядка от этого не убудет: “Такая в ту пору вольница между лесными мужиками шла, что всякий по-своему норовил.
Звери – рыскали, птицы – летали, насекомые – ползали; а в ногу никто маршировать не хотел. Понимали мужики, что их за это не похвалят, но сами собой остепениться уж не могли. “Вот ужо приедет майор, – говорили они, – засыплет он нам – тогда мы и узнаем, как Кузькину тещу зовут!” Выходит, что заняты были все своими делами, как и полагается, и нечего было майору вообще приезжать. Любит Салтыков-Щедрин русский народ, и вся его сатира, прежде всего против “дикой” аристократии направлена и “ослиного” руководства. Но поругать мужичков тоже иногда стоит. На необитаемый остров забрались, чтобы вольнее дышалось, так нет, чуть только генералов завидели, так сразу им прислуживать, чтобы их генеральского достоинства не в коем случае не уронить.
Ну, сколько еще глупостью такой жить? Проза Гоголя тоже наполнена сатирой. Несуразные фигуры помещиков в “Мертвых душах” и смешные чиновники в “Ревизоре” в противовес забитому крестьянству. Гоголь тоже не отрицает, что мужикам не хватает ума, вон слуга Чичикова вместо того, чтобы серьезно увлечься чтением, благо он это умеет, читает все и без разбору, а интересно ему только то, что буквы в слова составляются. Даже такую малость, как грамотность, не могут употребить себе и другим во благо.
В “Мертвых душах” речь идет о продаже умерших крестьян. Фактически, тема народа никак явно не упоминается, да и, вообще, произведения Гоголя по большей части обличают пороки системы и отдельных героев. Но, тем не менее, автор все равно описывает нам крестьян. Описания эти – это описания мертвых душ, которых “торгует” Чичиков. Оказывается, все умершие один другого лучше: Эх, какой длинный, во всю строку разъехался!
Мастер ли ты был, или просто мужик, и какою смертью тебя прибрало? в кабаке ли, или середи дороги переехал тебя сонного неуклюжий обоз? Пробка Степан, плотник, трезвости примерной вот тот богатырь, что в гвардию годился бы! Чай, все губернии исходил с топором за поясом и сапогами на плечах, съедал на грош хлеба да на два сушеной рыбы, а в мошне, чай, притаскивал всякий раз домой целковиков по сту, а может, и государственную зашивал в холстяные штаны или затыкал в сапог” Получается, что крестьяне-то мертвые все как на подбор.
Один другого лучше, а в массе своей они и составляют народ. Прекрасный русский народ, который воспевают писатели и поэты! В тех же “Мертвых душах” не о той ли “лесной вольнице” повествует нам автор, рассказывая историю о капитане Копейкине, который, вернувшись калекой с войны, пошел заступничество у царя искать.
Отказали бедняге, да еще за казенный счет домой выслали. “Но, позвольте, господа, вот тут-то и начинается, можно сказать, нить, завязка романа. Итак, куда делся Копейкин, неизвестно; но не прошло, можете представить себе, двух месяцев, как появилась в рязанских лесах шайка разбойников, и атаман-то этой шайки был, судырь мой не кто другой…” Вот каков русский народ: не дают воли, так он сам ее возьмет, и опять “лесная вольница” начнется. Писатели понимают, что власть помещиков держится только за счет народа. Если бы не было русских крестьян, так ведь и помещиков бы тогда не было, над кем бы они тогда командовали, кого бы тогда продавали: “Видят мужики: хоть и глупый у них помещик, а разум ему дан большой.
Сократил он их так, что некуда носа высунуть: куда ни глянут – все нельзя, да не позволено, да не ваше! Услышал милостивый бог слезную молитву сиротскую, и не стало мужика на всем пространстве владений глупого помещика”. Что примечательно, так это то, что крестьяне всегда походят на своих помещиков, народ как бы подстраивается под них.
Вон у Гоголя, сколько разных помещиков, а крестьяне все на них похожи. У Плюшкина все такие же оборванные, как и он сам, голодные и все норовят что-нибудь стащить. У Собакевича – основательные, крепкие и головастые. У Манилова такие же расслабленные.
Крепко связан был народ в то время со своим хозяином и землей. Волей-неволей приходилось подстраиваться под крепостников, и постепенно срастался народ с ними не только потому, что порядок такой был, но и потому, что жизни другой себе не представляли. Вот, уже упоминавшийся мужик из рассказа Салтыкова-Щедрина “Как один мужик двух генералов прокормил”, сам себя, добровольно, в кабалу к генералам отдал. Кормил их, поил, всячески за ними ухаживал и даже веревку из собственных волос сплел, чтобы не думали генералы, что он убежать куда хочет. Получается, согласно классикам, что сам народ виноват в своей зависимости, раз не пытается бунтовать, а только изредка убегает в “лесную вольницу”.
Знаменательны в этом смысле лирические отступления, которыми так богаты не только “Мертвые души”, но и вся проза Гоголя в целом. Именно в них нужно искать отношение автора ко всему происходящему. “Здесь ли, в тебе ли не родиться беспредельной мысли, когда ты сама без конца? Здесь ли не быть богатырю, когда есть место, где развернуться и пройтись ему? И грозно объемлет меня могучее пространство, страшною силою отразясь во глубине моей; неестественной властью осветились мои очи: у! какая сверкающая, чудная, незнакомая земле даль!
Русь!..” Поэты, писатели преклоняются перед Русью, русским народом. Да, русский народ – богатырь, и он чувствует в себе эту силу, только пока применения ей не находит. Пахать, сеять, убирать урожай – на это сила тоже требуется, но и на то, чтобы знать себе цену, воспитывать самоуважение, тоже нужно затратить немало времени.
И кто, как не классики, певцы народа, этому же народу и помогут. Достаточно цинично то, что и после смерти не оставляют помещики мужиков в покое, все равно мучают их, продают и покупают. Русский мужик все стерпит. “Прошел день, прошел другой; мужичина до того изловчился, что стал даже в пригоршне суп варить.
Сделались наши генералы веселые, рыхлые, сытые, белые. Стали говорить, что вот они здесь на всем готовом живут, а в Петербурге между тем пенсии ихние все накапливаются да накапливаются”. Вот такой он, богатый на смекалку русский народ: и суп в пригоршне сварит, и кашу из топора, а чуть нищета, тогда лапу как медведь сосет. Вот и смеется Салтыков-Щедрин над такими порядками, когда люди сами ни за что в кабалу идут. Смеяться, конечно, не грех, но стоит сделать и определенные выводы.
Классическая проза давно уже перешла из разряда развлекательной в философскую. “Бойкий” наш народ, по меткому выражению Гоголя, но нет у него цели, не видит он пока своего будущего, верит все еще Топтыгиным и Собакевичем и не верит в себя. Но только, если почувствует силу, тогда ничто его не удержит: “Эх, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал? знать, у бойкого народа ты могла только родиться, в той земле, что не любит шутить, а ровнем-гладнем разметнулась на полсвета, да и ступай считать версты, пока не зарябит тебе в очи. И не хитрый, кажись, дорожный снаряд, не железным схвачен винтом, а наскоро живьем с одним топором да молотом снарядил и собрал тебя ярославский расторопный мужик. Не в немецких ботфортах ямщик: борода да рукавицы, и сидит черт знает на чем; а привстал, да замахнулся, да затянул песню – кони вихрем, спицы в колесах смешались в один гладкий круг, только дрогнула дорога, да вскрикнул в испуге остановившийся пешеход – и вон она понеслась, понеслась, понеслась!..”
(1 votes, average: 5.00 out of 5)