Хороший режиссер не может иметь хороший характер.
Н. Ворошилов
Жизнь это театр, и все мы в нем актеры, не так ли начинается большинство размышлений о роли искусства в нашей жизни, о его месте в пространстве и времени. Но если это так, то кто же тогда режиссер этого яркого и красочного зрелища? Кто этот незримый Мастер, умело распределяющий роли и одинаково хорошо знающий все жанры и стили? Да и нужно ли искать ответ, когда актеры чаще всего недовольны своей игрой. Казалось бы, в нашей жизни, в этом водовороте событий, когда время нарушает все скоростные ограничения и неумолимо несется вперед, нет ни одной свободной минуты.
Но, как красавица не может обойтись без зеркала, мы не можем обойтись без отражения нашей жизни. Нам необходимо видеть со стороны беды и несчастья, все радости и веселья, свободу, рабство, слезы, мечты, любовь…
Еще несколько лет назад никто не представлял, что в этом зеркале могут отражаться не только сцены классических романов и мировых шедевров, но и обычные истории, написанные авторами, порой ничуть не старше нас.
Когда Виктору Соломону, постановщику
театра – Московская оперетта, принесли проект нового мюзикла, он сразу и категорически заявил, что это абсолютно невозможно. После чего стал спокойно и последовательно делать проект возможным. Эта поистине захватывающая история началась в 90-х годах, когда две молодые девушки Агата и Марына Микляшевские написали короткую историю, действие которой разворачивалось в обычном метро.
Это был небольшой рассказ о группе ребят, приехавших в столицу для поступления в театральный институт, об их проблемах, нелегкой судьбе, о прелестях жизни в большом городе, где каждый стоит только за себя и где нет места открытому сердцу. Кто знает, сложись все по-другому, и этот листок мог навсегда остаться лишь школьным рассказом, написанным в обычной тетради. Но судьба уготовила ему иную участь, и, с легкой руки польского режиссера Янх-ша Юзефовича, скромная история превратилась в адскую машину, засасывающую и разбивающую людские сердца своей непосредственностью, простотой и правдивостью. Премьера польской версии мюзикла состоялась весной 1991 года. Это был взрыв на сцене театра.
Еще никогда ранее режиссер не выносил на суд зрителя столь открытые вещи, понятные всем. Здесь не было никакой двусмысленности. Не было философии.
Это была просто история. Ее играли ребята с улицы, но именно поэтому это и было невыносимо сложно. Через год Метро уже игралось на Бродвее. И вновь, теперь уже американские студенты, спускались в подземку, ночевали на эскалаторах и пели в переходах.
Метро становилось наркотиком. Оно поглощало молодых ребят, заставляло покоряться и открывало души.
В Москву Метро пришло через шесть лет. После премьеры продюсер русской версии мюзикла Катерина фон Гечмен-Вальдек сказала: Я просто проснулась однажды утром и поняла, что Метро надо либо ставить сейчас, либо не ставить никогда. Летом 1999 года по радио Максимум прошло объявление о наборе в мюзикл.
На отбор пришло около двух тысяч человек. Из них отобрали сто, потом пятьдесят. Это были обычные московские ребята, причем многие из них попали в театр абсолютно случайно. Я шел по улице, рассказывает Александр Куликов, исполнитель одной из главных ролей, и увидел толпу. Подошел, спросил.
Оказалось: идет набор. Тоже встал в очередь. Меня не взяли, сказав, что уже стар для молодежного проекта.
Я пошел в парикмахерскую и перекрасил волосы. Пришел второй раз… и вот я здесь. Репетиции шли по двенадцать часов.
Ребята практически не видели лета. Они вообще не видели ничего. Кроме сцены и балетного станка. У меня нет ничего, говорит шестнадцатилетний Сергей Шестеперов, меня бросила девушка, я ушел из дома, перестал учиться.
Теперь моя жизнь Метро. Я ночую в театре, ем в театре. Я живу театром! В проекте было задействовано более трехсот человек, сшито около тысячи костюмов, истрачено более миллиона долларов.
И все это только для того, чтобы показать самое простое отражение того, чего мы, быть может, никогда не заметим.
Московская премьера состоялась осенью 1999 года. С тех пор Метро идет уже две весны. Каждый месяц, три дня подряд, для нас открываются двери подземки, и мы спешим спуститься и посмотреть на себя со стороны.
Люди, идущие на Метро, абсолютно разные, но, как только открывается занавес, они все становятся одинаковыми. Здесь тетки в брюликах сливаются со школьниками в широких штанишках. Здесь нет богатства, нет превосходства. Здесь, ‘отключаются пейджеры и телефоны. Обрывается связь с тем, другим миром, и остается лишь темная сцена, голоса, песни, чувства…
А потом вновь загорается свет, и люди с заплаканными лицами высыпают на улицу. Одни говорят, что это очередная мыльная опера, другие не находят слов от восхищения и просто вздыхают, но и те и другие уже навсегда во власти подземки. Особо впечатлительные барышни после постановки проезжают свои станции. Им тоже хочется грустить, смеяться и любить вместе с героями Метро. Они всматриваются в лица людей в вагонах и порой начинают их по-настоящему любить.
Проходят дни, и возникает непреодолимое желание возвращаться в театр снова и снова.
В это воскресенье поезд вновь прибывал в театр. Я тоже была на станции. Я спускалась в Метро уже третий раз.
Я сменила институт и теперь поступаю на режиссерский факультет. Это болезнь, и я не собираюсь лечиться. Я увидела Метро впервые ровно год назад и с тех пор езжу на нем постоянно. Я притащила туда своего любимого человека, и теперь мы вместе поем песни из Метро.
Мы пели их и там, в театре, когда зал с улыбкой поглядывал на нас. Мы выучили наизусть все слова и шутки. Мы протягиваем друг другу руки и снова идем в кассу. Летом будет набор в постановку: Метро играет Ромео и Джульетту и, кто знает, быть может, нам повезет.
А пока я живу здесь, наверху, украдкой вставляя в каждую постановку и в каждое сочинение строчку из Метро, надеясь когда-нибудь поставить его целиком. Говорят, что у хорошего режиссера должен быть плохой характер, а это значит, что у меня есть шанс.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)