Тарас Бульба
Характеристика литературного героя ТАРАС БУЛЬБА – герой повести Н. В. Гоголя “Тарас Бульба” (перв. ред. 1835, вторая – 1842). Исторические прототипы образа Т. Б.- выдающиеся деятели национально-освободительного движения Украины XV-XVII вв.: Наливайко, Лобода, Тарас Трясыло, Гуня, Остраница. Некоторые биографические черты связывают Т. Б. и Богдана Хмельницкого.
Однако Т. Б.- собирательный образ, и главным источником служил Гоголю фольклор: украинские народные песни и думы, исторические песни, героические былины и сказки о богатырях. Образ Т. Б. эпичен, героиней и масштабен. Его судьба разворачивается на фоне грозных исторических событий – борьбы Запорожской вольницы против польской шляхты, турецкого и татарского владычества. Т. Б.- тип положительного героя, ибо он неотъемлемая часть родового единства казачьего братства; его поступками в основном руководит кодекс рыцарской чести; он сражается и умирает во имя интересов Русской земли и православной веры; в нем “широкая, разгульная замашка русской природы”.
Положительное начало образа Т. Б. уравновешивает
безыдеальность образов “уродов” и “существователей” (Гоголь создает образ Т. Б. одновременно с работой над “Мертвыми душами”). В образе Т. Б. идея товарищества, скрепляющая стихию коллектива, противостоит эгоизму отрешенной индивидуальности, а утопическая республика Запорожской Сечи с ее свободой, равенством, братством противопоставлена узости, мелочности, преклонению перед чинами и капиталом холодного и бездушного Петербурга (Г. А. Гуковский). Портрет Т. Б. гиперболичен. Богатырская сила, телесная мощь, суровость и прямолинейность, чуждая всякому лукавству, составляют основу облика Т. Б.: “Бульба вскочил на своего Черта, который бешено отшатнулся, почувствовав на себе двадцатипудовое бремя, потому что Тарас был чрезвычайно тяжел и толст”; “… навесил он еще ниже на очи свои хмурые, исчерна-белые брови, подобные кустам, выросшим по высокому темени горы, которых верхушки вплоть занес иглистый северный иней”; “весь он был создан для бранной тревоги и отличался грубой прямотой своего нрава”.
Широта и могучий размах Т. Б. в пиршестве и ратном деле приобретают былинные, грандиозно-стихийные черты: “Не нужно пампушек, медовиков, маковников и других пундиков, тащи нам всего барана, козу давай, меды сорокалетние! Да горелки побольше, не с выдумками горелки, не с изюмом и всякими вытребеньками, а чистой, пенной горелки, чтобы играла и шипела, как бешеная”. Т. Б. в гневе колотит горшки и фляжки. В пылу боя “рубится и бьется Тарас, сыплет гостинцы тому и другому на голову… рубя в капусту встречных и поперечных”.
Раненый, Т. Б. грохнулся, “как подрубленный дуб, на землю”. “А тем временем набежала вдруг ватага и схватила его под могучие плечи. Двинулся было он всеми членами, но уже не посыпались на землю, как бывало прежде, схватившие его гайдуки. Но не старость была виною: сила одолела силу.
Мало не тридцать человек повисло у него по рукам и ногам”. Образ Т. Б. неоднозначен: ему свойственны жестокость и коварство, считающиеся этической нормой в XV-XVII вв. Т. Б. низлагает кошевого, отказавшегося нарушить клятву и возобновить войну, только потому, что два сына Т. Б. должны закалиться в боях.
Т. Б. напоил казаков, подговорил их устроить общий сбор, и хмельные казаки, по наущению Т. Б., сместили кошевого, выбрав угодного Т. Б. Кир-дягу. После казни Остапа Т. Б. мстит шляхте, справляет “поминки” по сыну: грабит замки, выжигает 18 местечек, костелы: “Ничего не жалейте!” – повторял только Тарас. Не уважили казаки чернобровых панянок, белогрудых, светлоликих девиц; у самых алтарей не могли спастись они: зажигал их Тарас вместе с алтарями не внимали ничему жестокие казаки и, поднимая копьями с улиц младенцев их, кидали к ним же в пламя”. В образе Т. Б. сливаются две стилевые стихии гоголевского повествования: историческая конкретность и реализм изображения грубого века, когда обоюдная свирепость казаков и поляков – обычное явление, и, с другой стороны, торжественно-лирический пафос народно-поэтического эпоса, смысл которого – апофеоз богатырской мощи Русской земли.
Сыноубийство мотивировано предательством и изменой Андрия Русской земле и православной вере, следовательно, этически оправданно: “”Так продать? продать веру? продать своих? Я тебя породил, я тебя и убью!” – сказал Тарас…” Гоголь переосмысливает библейский мотив жертвоприношения Авраама: Андрий (жертвенный агнец Исаак) не спасен Богом, а Т. Б. (ветхозаветный Авраам) приносит его в жертву православию: “как молодой барашек, почуявший под сердцем смертельное железо, повис он головой и повалился на траву, не сказавши ни одного слова”. В противоположность изменнику Андрию Остап, другой сын Т. Б., распят мучителями на эшафоте за веру, подобно Христу (“Остап выносил терзания и пытки, как исполин”). Т. Б. “стоял в толпе, потупив голову и в то же время гордо приподняв очи, и одобрительно только говорил: “Добре, сынку, добре!”” Отцеоставленность Остапа и его крик, подобный воплю Христа на кресте: “Батько! где ты?
Слышишь ли ты?” (ср.: “Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил?” – Матф., 27:46) рождает ответный возглас Т. Б. (как бы ответ Бога умирающим за него верным христианам): “Слышу!” (М. Вайскопф). Таким образом, эпическое единство образа Т. Б. раздваивается в образах его сыновей. Образ Остапа воплощает идею неразрывной связи с родовым телом, верность рыцарской чести и Отечеству, образ Андрия – идею отпадения, эгоистической разобщенности людей, отрыва от целого: коллектива, народа, Бога (мотив грехопадения), что характерно для современной Гоголю европейской цивилизации (ср. критику последней в “Мертвых душах” и петербургских повестях).
Кровавая битва – стихия Т. Б. В ней звучит мотив смертного пиршества, как в “Слове о полку Игореве”. Смерть витязей за Отечество угодна Богу (“И вылетела молодая душа. Подняли ее ангелы под руки и понесли к небесам”). Казаки, следовательно, предстают Божьим воинством, и крылатые слова Т. Е., подбадривающие их (“Есть ли еще порох в пороховницах? Крепка ли еще казацкая сила?
Не гнутся ли еще казаки?”), есть слова “наказного атамана”, поставленного Божьим промыслом во славу Русской земли. Русская земля приобретает в понимании Гоголя мессианский смысл. Гибель Т. Б. сохраняет тот же высокий христианский пафос, хоть и снижена юмористическим мотивом потерянной Т. Б. люльки: “И нагнулся старый атаман и стал отыскивать в траве свою люльку с табаком, неотлучную спутницу на морях и на суше, и в походах, и дома”. Поляки сжигают Т. Б. на огне, распиная на древесном стволе (ср. традиционный хри стианский символ древа-креста): “Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу!”
(1 votes, average: 5.00 out of 5)