Своеобразие житийной литературы эпохи Киевской – Московской Руси (до XVII в.)

Важным средством религиозно-нравственного воспитания была агиографическая литература-житийная, посвященная жизнеописаниям святых. В занимательной форме здесь давался наглядный урок практического применения отвлеченных христианских догм. Она рисовала нравственный идеал человека, достигшего полного торжества духа над грешной плотью, полной победы над земными страстями.

Формирование и развитие агиографической литературы относится к первым векам существования христианства. Она вбирает в себя элементы античного исторического жизнеописания, использует ряд черт эллинистического романа, и в то же время ее происхождение непосредственно связано с жанром надгробной похвальной речи. Житие сочетает занимательность сюжетного повествования с назидательностью и панегириком.

В центре жития – идеальный христианский герой, следующий в своей жизни Христу.

В VIII-XI вв. в Византии вырабатывается каноническая структура жития и основные принципы изображения житийного героя. Происходит своеобразное иерархическое разделение житий по типам героев и характерам их подвигов.

Тип

героя определяет тип жития, и в этом отношении житие напоминает икону. Подобно иконе житие стремится дать предельно обобщенное представление о герое, сосредоточивая главное внимание на прославлении его духовных, нравственных качеств, которые остаются неизменными и постоянными. Составители житий сознательно преобразуют факты реальной жизни, чтобы показать во всем величии красоту христианского идеала.

Характер этого идеала накладывает печать на композиционную и стилистическую структуру жития.

Жизнеописание святого обычно начинается с указания на его происхождение, как правило, “от благочестивых”, “пречестных” родителей, реже от “нечестивых”, но и этот факт призван лишь контрастнее оттенить благочестие героя. В детстве он уже отличается от своих сверстников: не ведет “пустотных” игр, бесед, уединяется; овладев грамотой, начинает с прилежанием читать книги “священного писания”, уясняет их мудрость. Затем герой отказывается от брака или, исполняя родительскую волю, вступал в брак, но соблюдал “чистоту телесную”.

Наконец, он тайно покидал родительский дом, удалялся в “пустыню”, становился монахом, вел успешную борьбу с бесовскими искушениями. К святому стекалась “братия”, и он обычно основывал монастырь; предсказывал день и час своей кончины, благочестиво, поучив братию, умирал. Тело же его после смерти оказывалось нетленным и издавало благоухание – одно из главных свидетельств святости умершего. У его нетленных мощей происходили различные чудеса: сами собой загорались свечи, исцелялись хромые, слепые, глухие и прочие недужные. Завершалась агиобиография обычно краткой похвалой.

Так создавался обобщенный лучезарный образ святого, украшенный всяческими христианскими добродетелями, образ, лишенный индивидуальных качеств характера, отрешенный от всего случайного, преходящего.

Появление оригинальной агиографической литературы было связано с общей политической борьбой Руси за утверждение своей религиозной самостоятельности, стремлением подчеркнуть, что Русская земля имеет собственных предстателей и ходатаев перед богом. Окружая личность князя ореолом святости, жития содействовали политическому упрочению основ феодального строя.

Образцом древнерусского княжеского жития является анонимное “Сказание о Борисе и Глебе”, созданное, по-видимому, в конце XI – начале XII в. В основу “Сказания” положен исторический факт убийства Святополком своих младших братьев Бориса и Глеба в 1015 г. Когда в 40-х годах XI в. Ярослав добился канонизации византийской церковью убитых братьев, потребовалось создание специального Произведения, которое бы прославило подвиг страстотерпцев и мстителя за их гибель Ярослава. На основе летописной повести в конце XI в. и было написано неизвестным автором “Сказание о Борисе и Глебе”.

Автор “Сказания” сохраняет историческую конкретность, подробно излагая все перипетии, связанные со злодейским убийством Бориса и Глеба. Как и летопись, “Сказание” резко осуждает убийцу – “окаянного” Святополка и выступает против братоубийственных раздоров, отстаивая патриотическую идею единства “Русской великой страны”.

Историзмом повествования “Сказание” выгодно отличается от византийских мартирий. Оно несет важную политическую идею родового старшинства в системе княжеского наследования. “Сказание” подчинено задаче укрепления феодального правопорядка, прославлению вассальной верности: Борис и Глеб не могут нарушить верности по отношению к старшему брату, который заменяет им отца. Борис отказывается от предложения своих дружинников силой захватить Киев. Глеб, предупрежденный сестрой Предславой о готовящемся убийстве, добровольно идет на смерть.

Также прославляется подвиг вассальной верности слуги Бориса – отрока Георгия, который своим телом прикрывает князя.

“Сказание” не следует традиционной композиционной схеме жития, обычно описывавшего всю жизнь подвижника – от его рождения до смерти. Оно излагает лишь один эпизод из жизни своих героев – их злодейское убийство. Борис и Глеб изображаются идеальными христианскими героями-мучениками. Они добровольно принимают “мученический венец”.

Прославление этого христианского подвига выдержано в манере агиографической литературы. Автор уснащает повествование обильными монологами – плачами героев, их молит-вословиями, которые служат средством выражения их благочестивых чувств. Монологи Бориса и Глеба не лишены образности, драматизма и лиризма. Таков, например, плач Бориса по умершему отцу: “Увы мне, свете очию моею, сияние и заре лица моего, бръздо уности моее, наказание недоразумия моего!

Увы мне, отче и господине мой! К кому прибегну! К кому възьрю?

Къде ли насыщюся таковааго благааго учения и казания разума твоего? Увы мне, увы мне! Како заиде свете мой, не сушу ми ту! ” В этом монологе использованы риторические вопросы и восклицания, характерные для церковной ораторской прозы, и в то же время отразилась образность народного плача, что придает ему определенную лирическую тональность, позволяет ярче выразить чувство сыновней скорби.

Исполнено глубокого драматизма слезное обращение Глеба к своим убийцам: “Не пожьнете мене, от жития не съзърела! Не пожънете класа, не уже съзьревъша, нъ млеко безълобия носяща! Не порежете лозы, не до коньца вьздрастъша, а плод имуща!”

Благочестивые размышления, молитвы, плачи, которые вкладываются в уста Бориса и Глеба, служат средством раскрытия внутреннего мира героев, их психологического настроя.

Многие монологи герои произносят “на уме си помышляя”, “глаголааше в сердци своем”. Эти внутренние монологи – плод авторского воображения. В них переданы благочестивые чувства, помыслы идеальных героев.

В монологи включены цитаты из Псалтыри, Паремийника.

Психологическое, состояние героев дается и в авторском описании. Так, покинутый дружиной Борис “…в тузе и печали удручьнъмь сьрдцьмъ и вълез в шатър свои плакашеся съкрушенъм сърдцьмь, а душою радостьною, жалостьно глас испущааше”. Здесь автор пытается показать, как в душе героя совмещаются два противоположных чувства: скорбь в связи с предчувствием гибели и радость, которую должен испытывать идеальный герой-мученик в ожидании мученического конца.

Живая непосредственность проявления чувств постоянно сталкивается с этикетностью. Так, Глеб, увидев корабли в устье Смядыни, плывущие ему навстречу, с юношеской доверчивостью “възрадовася душею” “а съ целования чаяше от них прияти”. Когда же в ладью Глеба стали прыгать злые убийцы с обнаженными, сверкающими, как вода, мечами, “абие вьсемь весла от руку испадоша, и вьси от страха омьртвеша”.

И теперь, поняв их злое намерение, Глеб со слезами, “утьрпая” телом, молит убийц: “Не дейте мене, братия моя милая и драгая! Не дейте мене, ничто же вы зъла сътворивъша! Не брезете (трогайте) мене, братие и господье, не брезете!” Здесь перед нами жизненная правда, которая затем совмещена с этикетной предсмертной молитвой, подобающей святому.

Борис и Глеб окружаются в “Сказании” ореолом святости. Этой цели служит не только возвеличение и прославление христианских черт их характера, но и широкое использование религиозной фантастики в описании посмертных чудес. Этот типичный прием агиографической литературы автор “Сказания” применяет в заключительной части повествования. Этой же цели служит и похвала, которой заканчивается “Сказание”.

В похвале автор использует традиционные библейские сравнения, молитвенные обращения, прибегает к цитатам из книг “священного писания”.

Пытается автор дать и обобщенную характеристику внешности героя. Она строится по принципу механического соединения различных положительных нравственных качеств. Такова характеристика Бориса: “Тельмъ бяше красьн, высок, лицьмь круглъмъ, плечи велице, тьнък в чресла, очима добраама, весел лицьмь, борода мала и ус, млад бо бе еще, светяся цесарьскы, крепък телъмь, всячьскы украшен, акы цвът цвьтый в уности своеи, в ратьх хъръбр, в съветех мудр, и разумън при вьсемъ, и благодать божия цвьтяаше на немь”.Героям христианской добродетели, идеальным князьям-мученикам в “Сказании” противопоставлен отрицательный персонаж – “окаянный” Святополк. Он одержим завистью, гордостью, властолюбием и лютой ненавистью к своим братьям. Причину этих отрицательных качеств Святополка автор “Сказания” видит в его происхождении: мать его была черницей, затем расстрижена и взята в жены Ярополком; после убийства Ярополка Владимиром она стала женой последнего, и Святополк произошел от двух отцов.

Характеристика Святополка дана по принципу антитезы с характеристиками Бориса и Глеба. Он является носителем всех отрицательных человеческих качеств. При его изображении автор не жалеет черных красок.

Святополк “окаянный”, “треклятый”, “второй Каин”, мысли которого уловлены дьяволом, у него “прескверные уста”, “злый глас”. За совершенное преступление Святополк несет достойное наказание. Разбитый Ярославом, в паническом страхе бежит он с поля боя, “…раслабеша кости его, яко не мощи ни на кони седети. И несяхуть его на носилех”.

Ему постоянно слышится топот коней преследующего его Ярослава: “Побегнемы! Еще женуть! Ох мне! и не можааше тьрпети на единъмь месте”. Так лаконично, но весьма выразительно автор сумел раскрыть психологическое состояние отрицательного героя.

Святополк терпит законное возмездие: в пустыне “межю чехы и ляхы” он “испроврьже живот свой зъле”. И если убитые им братья “в векы живут”, являясь земли Русской “забралом” и “утверждением”, и их тела оказываются нетленными и издают благоухание, то от могилы Святополка, которая есть “и до сего дъне”, “исходить… смрад зълыи на показание чловеком”.

Святополк противопоставляется не только “земным ангелам” и “небесным человекам” Борису и Глебу, но и идеальному земному правителю Ярославу, отомстившему за гибель братьев. Автор “Сказания” подчеркивает благочестие Ярослава, вкладывая в его уста молитву, якобы произнесенную князем перед боем со Святополком. Кроме того, битва со Святополком происходит на том самом месте, на реке Альте, где был убит Борис, и этот факт приобретает символическое значение.

С победой Ярослава “Сказание” связывает прекращение крамолы (“И оттоле крамола преста в Русьстей земли”), что подчеркивало его политическую злободневность.

Драматизм повествования, эмоциональность стиля изложения, политическая злободневность “Сказания” делали его весьма популярным в древнерусской письменности (оно дошло до нас в 170 списках).


1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (1 votes, average: 5.00 out of 5)



Своеобразие житийной литературы эпохи Киевской – Московской Руси (до XVII в.)