На фронте и после ранения Ярослав не раз воссоздавал в памяти то первое путешествие в Вену. Вена катилась на него, будто вал блесток, от которых слепило глаза. Задрожал возле беломраморного Моцарта, вообразил себе похороны: наспех сбитый из сосновых досок гроб, несколько музыкантов за гробом и невыносимый дождь наполовину со снегом. Возможно, именно это и было причиной бессонной ночи. И так, как же великого человека похоронили вместе с подзаборниками и преступниками.
Никчемность, одичание? Страшно.! Какова же тогда стоимость обычного человека? Или, может, обычный человек ничего не значит?
А что, собственно, дороже? Деньги или талант? Неужели на первом плане зависть и пренебрежение? Ивана Франко хоронили в чужой рубашке и в чужой гробнице. И завистники визжали цинично: “Он плюет на свое родное гнездо!
Распните его! А за что распинать? За чрезмерную любовь к народу? Или за талант?
Или завистникам бездарям так злостно, что талант им не повинуется, не склоняет перед ними главы? Как-то в Криворовне, куда Ярослав шел с ребятами, при появлении Франко, кто-то трогательно склонился
на колено, чтобы поцеловать ему руку. – Я не поп, – мрачно буркнул поэт, выдернув десницу. – Вы важнее всех попов!
Нет, не мог заснуть Ярослав тогда в Вене. Весьма сильным было впечатление, так как – того, кто был важнее всех попов, похоронили в чужой гробнице, в чужой рубашке, а венцы не знают, где могила Моцарта. Что же творится в этом мире? Когда едва начало сереть, он оделся и пошел к памятнику Бетховену, чья музыка всегда его волновала, всегда навевала раздумья, особенно Лунная соната, а больше всего приводило в удивление то, что Бетховен одну симфонию посвятил Наполеону.
Правда, когда тот объявил себя императором, снял посвящение. Вспоминая далекий, еще студенческий эпизод своей жизни, Ярослав, разбуженный мыслями, взволнованно схватился из топчана, подступил к окну: между крышами домов повисло прозрачное облачко, а ниже, показалось ему, будто не улица, а венская площадь с памятником непокорному мятежному Моцарту. Он смотрел на львовский рассвет, а видел венскую площадь.
И музыкантов. Уставшие, преклонные, с инструментами под подмышкой, они понуро шли по ночным улицам безлюдного города, а возле памятника Бетховену остановились, сняли, будто по команде, шляпы и заиграли. Они играли тихо и вдохновенно, играли на безлюдной площади, где валялись лоскуты вчерашних газет, в которых сообщалась, что львовского студента Мирослава Сичинского, который за народные несправедливости уничтожил наместника Галиции графы Потоцкого, осужден к смертному наказанию через повешение.
Когда мелодия стихла, опустили инструменты, склонили главы перед памятником, постояли немо минуту, потому надели шляпы и разошлись.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)