Итак, летописи – это своды, но при этом не только своды предшествующих произведений, но и своды идей. В них получают свое отражение различные идеологии.
Мы видели выше, что в “Повести временных лет” отражены рассказы старых дружинников – Вышаты Остромирича и Яня Вышатича. Вместе с ними в “Повесть временных лет” проникли элементы дружинной идеологии. Эта дружинная идеология сказывается не только в рассказах Вышаты и Яня. Так, например, под 1075 годом в рассказе о прибытии в Киев немецкого посольства проведена та мысль, что дружина дороже всякого богатства. “Это ничего не стоит, ведь это лежит мертво,- говорят послы о богатствах Святослава. (Данный материал поможет грамотно написать и по теме Повести временных лет летописи. Краткое содержание не дает понять весь смысл произведения, поэтому этот материал будет полезен для глубокого осмысления творчества писателей и поэтов, а так же их романов, повестей, рассказов, пьес, стихотворений.) Этого лучше воины.
Ведь храбрые мужи добудут и больше того”. В сходных выражениях говорит в летописи и Владимир Святославич,
когда до него дошел ропот его дружины: “Серебром и золотом не добуду дружины, а дружиною добуду серебро и золото, как дед мой и отец мой добыли дружиною золото и серебро” (в “Повести временных лет” под 996 годом). Особенно ярко противопоставление дружины богатству ощущается в уже приведенном нами рассказе “Повести временных лет” о дарах греков Святославу. Но то же противопоставление заметно и в рассказе под 1073 годом о бегстве князя Изяслава в Польшу “с богатством многим”, о котором Изяслав, обманываясь, думал: “Этим наберу воинов”.
Наконец, то же противопоставление золота дружине звучит и в других летописях.
Естественно напрашивается вопрос: как могла проникнуть в монастырскую летопись дружинная точка зрения на политические события своего времени? Ответ на этот вопрос опять-таки лежит в сводном характере “Повести временных лет”. Летопись – это не только свод предшествующих исторических материалов, но иногда и свод различных идеологий. При этом необходимо отметить, что остроте и целенаправленности политической точки зрения летописца не противоречит его стремление сохранить в своей летописи более или менее сходные точки зрения, сходные по своей направленности, хотя иногда и различные по исходным позициям.
Идеология “старой дружины” в конце XI века была направлена против новой политики князей, и она дает себя чувствовать в летописи Киево-Печерского монастыря, находившегося в ссоре со Святополком. Для летописца часто не важно, с каких позиций критикуется княжеская власть, ему важна сама критика ее.
То же самое следует сказать не только о политической идеологии летописца, но и о его мировоззрении в целом.
В средневековом обществе религия и церковь играли очень большую роль. Часто говорится о божественном вмешательстве, о божественной помощи и в древней русской литературе. Автор обращается иногда с молитвой к богу, богоматери и святым.
Это, в основном, форма средневекового сознания, а за молитвой и обращением к богу часто стоит вполне конкретная мысль: иногда сознание своего патриотического долга, иногда радость по поводу освобождения из плена или по случаю победы, иногда надежда на будущее благополучие или горе. Средневековый человек привык изливать свои чувства и мысли в церковной традиционной форме, обряжать их в церемониальные одежды. Но действовал он, поступал, рассчитывал свои поступки всегда, исходя из реальных обстоятельств и учитывая свои реальные возможности.
Это нельзя назвать противоречием – это обычай жить,- обычай, глубоко уходящий в традиции средневековья. Принято говорить о религиозном мировоззрении Летописца. Следует, однако, заметить, что летописец отнюдь не отличается последовательностью в этой своей религиозной точке зрения на события. Ход повествования летописца, его конкретные исторические представления очень часто выходят за пределы религиозного мышления и носят чисто практический характер.
Свою религиозную точку зрения летописец в значительной мере получает в готовом виде, и она не является для него следствием особенностей его мышления. Поскольку свои религиозные представления летописец во всех их деталях получает извне, обязан их придерживаться официально, они в значительней степени могут расходиться с его личным опытом, с его практической деятельностью как историка. Русская политическая мысль находила себе выражение в тесной связи с реальными событиями своего времени. Она конкретно опиралась на факты современной истории. Для нее не характерны самостоятельные отвлеченные построения христианской мысли, уводившей летописца от земного мира к отвлеченным вопросам предстоящего со смертью каждого человека его разрыва с земным бытием.
Вот почему, к счастью для исторического знания Древней Руси, летописец не так уж часто руководствовался своей религиозной философией истории, не подчинял ей целиком своего повествования, а только внешне присоединял свои религиозные толкования тех или иных событий к своему деловитому и, в общем, довольно реалистическому рассказу о событиях. Важно при этом отметить, что в выборе моментов, по поводу которых летописец находил необходимым пускаться в религиозные размышления, сказывался тот же средневековый “этикет” писательского ремесла, о котором мы говорили уже выше. Религиозно-дидактические комментарии летописца вызывали всегда одни и те же явления описываемой им жизни: неурожаи, моры, пожары, опустошения от врагов, внезапная смерть или небесные знамения.
Вот пример такого торжественного выражения надежды и исторического оптимизма. Под 1093 годом летописец рассказывает об одном из самых страшных поражений русских от половцев н о страдании русских пленников в половецком плену. Закончив этот рассказ, летописец восклицает: “Да никто не дерзнет сказать, что нас ненавидит бог!
Да не будет этого! Кого бог любит так, как нас? Кого так почтил, как нас он прославил и вознес? Никого!”
Итак, момент религиозный не пронизывал собою всего летописного изложения.
В этой непоследовательности летописца ценность летописи, так как только благодаря этой непоследовательности в летописное изложение властно вторгаются опыт, непосредственное наблюдение, элементы реализма в описании и рассказе, политическая злободневность – все то, чем так богата и благодаря чему так ценна русская летопись.
Снова возвращаемся к той теме, что “Повесть временных лет” – свод предшествующего исторического материала. В самом деле, в “Повести временных лет” мы отнюдь не имеем дела с единым авторским текстом, принадлежащим одному автору. Ясно, например, что тексты договоров русских с греками под 907, 912, 945 и 971 годами не выдуманы летописцем, что это – документы, только включенные летописцем в свою летопись.
Совершенно отчетливо выделяются в “Повести временных лет” и переводные источники. Летописцы пользовались как историческими источниками различными переводными сочинениями, делали из них выборки, кропотливо, на основании документов воссоздавая историческое прошлое Руси. Эти переводы дошли до нас полностью; поэтому не трудно установить, откуда, из какого места того или иного сочинения взят летописцем какой-нибудь текст и как он переработан для включения в летопись. Из переводных источников исторических сведений летописца укажем прежде всего греческую Хронику Георгия Амартола (то есть “грешного”) и его не известного нам по имени греческого продолжателя. На эту Хронику ссылается и сам летописец: “Говорит Георгий в летописании…” Ссылается летописец и на Хронограф (под 1114 годом), из которого также приводит выдержки в разных местах “Повести временных лет”.
Пользуется летописец как историческим источником и “Летописцем вскоре” константинопольского патриарха Никифора, откуда заимствует под 852 годом хронологическую выкладку. Из переводного греческого Жития Василия Нового летописец приводит под 941 годом описание военных действий Игоря под Константинополем. Ссылается летописец и на авторитет “Откровения” Мефодия епископа Патарского под 1096 годом (“Мефодий же свидетельствует о них…” – о половцах). Летописец дает из Мефодия Патарского большие выдержки.
Несомненно, что и большое Сказание о начале славянской грамоты под 898 годом также не выдумано летописцем, а приведено им из каких-то западнославянских источников. Труднее определить отдельные русские сказания, вошедшие в состав “Повести временных лет”: о крещении и смерти Ольги, о первых мучениках-варягах, о крещении Руси с “Речью философа”, о Борисе и Глебе и другие. Еще более трудно определить те предшествовавшие “Повести временных лет” летописи, которыми пользовался ее составитель и его предшественники. Каков был состав этих предшествовавших “Повести временных лет” летописей?
Какими из внелетописных исторических источников воспользовался каждый из летописцев, когда были составлены эти летописи? На все эти вопросы ответить нелегко, здесь возможны по большей части лишь предположения – одни более убедительные, другие менее.
Пристальное наблюдение текста “Повести” тотчас же обнаруживает отдельные части, которые не могли быть написаны автором начала XII века. Летописец XII века не мог знать, что поражение Всеволода половцами в 1061 году произошло точно 2 февраля, что Ростислав Тмутороканский умер 3 февраля 1066 года, что в 1065 году рыбаки выловили в Сетомле неводом урода, что 3 марта 1067 года произошла битва на Немиге, и многое другое. Кроме того, в “Повести временных лет” обнаруживаются явные вставки, разрушающие логическое развитие рассказа. Так, например, рассказав о троекратном мщении Ольги древлянам за убийство мужа – Игоря, летописец заключает: “И победили древлян”.
Казалось бы, после этих слов следует ожидать сведений о той дани, которую Ольга возложила на побежденных. Но оказывается, что с древлянами не все покончено: древляне затворяются в своих городах, после чего летописец рассказывает о второй победе Ольги – о ее четвертой мести; и только после этого уже следуют слова: “Возложила на них дань тяжку”. Ясно, что рассказ о четвертой мести Ольги древлянам искусственно вставлен в летописный текст.
Или еще пример вставки: в 971 году, видя убыль в своей дружине, Святослав решает вернуться из византийских пределов за новым войском. “Пойду на Русь,- говорит он,- приведу больше дружины”. И он действительно исполняет свое решение: “пошел в ладьях к порогам”. Но между рассказом о решении и рассказом об исполнении этого решения находится повествование о заключении Святославом мира с греками и обширный текст договора.
Ясно, что и здесь мы имеем дело со вставкой.
Вставки в тексте “Повести временных лет” были обнаружены различными исследователями. Наличие этих вставок свидетельствует о том, что в основе “Повести временных лет” лежит летопись еще более древняя. Очевидно, что составитель “Повести временных лет” использовал труды своих предшественников летописцев, расширив их этими самыми вставками и продолжив изложение событий до своего времени.
Восстановление летописных сводов, предшествовавших “Повести временных лет”, принадлежит к увлекательнейшим страницам филологической науки. Приведем лишь некоторые из соображений, дающих возможность восстановить работу предшественников составителя “Повести временных лет”.
Этим составителем “Повести временных лет” был, по-видимому, монах Киево-Печерского монастыря Нестор, работавший около 1113 года. В непосредственном виде труд Нестора не сохранился. Он сохранился лишь в переделках и доработках последующих редакторов.
Эти редакторы, принадлежавшие к другой политической ориентации и к другому, враждебному печерянам, монастырю, изъяли имя Нестора из заглавия летописи. Но в одном из списков имя Нестора все-таки сохранилось: “Нестора, черноризца Федосьева монастыря Печерского”. Можно думать, что это не позднейшая вставка, так как еще в XIII веке имя Нестора связывали с созданием “Повести временных лет”: в своем послании к епископу Симону 1232 года Поликарп в числе прочих постриженников Печерского монастыря упоминает и Нестора, “иже написа Летописець”.
Правда, признание Нестора составителем “Повести временных лет” встречало в науке неоднократные возражения. Исследователи ссылались на противоречия между отдельными сведениями, читающимися в “Повести временных лет” о Киево-Печерском монастыре, и теми, которые даются о том же монастыре в достоверно принадлежащих Нестору произведениях, в частности в Житии одного из основателей монастыря – Феодосия. Однако противоречия эти отнюдь не могут свидетельствовать против авторства Нестора: “Повесть временных лет”, как доказывает А. А. Шахматов, была составлена Нестором на 25 лет позднее Жития Феодосия, и противоречащие в ней Житию Феодосия места не принадлежат Нестору: они находятся в ней в составе той части, которая целиком была заимствована Нестором из предшествующего летописного свода.
В пользу авторства Нестора следует привести и следующее соображение: уже два ранних житийных произведения Нестора – “Чтение” о князьях Борисе и Глебе и Житие Феодосия Печерского – характеризуют его как писателя, склонного к большим историческим обобщениям и к тщательной проверке исторического материала. Он называет лиц, со слов которых записаны им события или у которых можно было бы проверить сообщаемые им сведения. В Житии Феодосия он ссылается на свидетельство не только монахов своего Печерского монастыря – современников Феодосия, но и на лиц сторонних: на черниговского игумена Павла, на выдубицкого игумена Софрония, на боярина Гегуевича Здеслава и других.
Начитанность, проявленная Нестором при создании “Повести временных лет”, исключительна. Однако Нестор не следует литературной манере своих источников, или если и следует, то лишь в некоторых случаях. Он использует византийские произведения не как литературные образцы, а как исторические источники.
Он пользуется их историческими сведениями, но не идеями и не подражает им.
Замечательно, что, пользуясь сведениями своих исторических источников, Нестор свободно перестраивает их текст: сокращает и упрощает стилистически.
Иногда в стилистической переработке источников чувствуется патриотическая рука. Нестор не только изменяет стиль, но отчасти, очень осторожно, перерабатывает и самое освещение событий. Так, например, в Житии Василия Нового говорится о сражении Игорева войска с греками: “И было между ними сражение, побеждена была Русь, и били их греки бежащих”.
Нестор же излагает это событие так: “И было между ними жестокое сражение, едва одолели греки” (“Повесть временных лет”, 941 год).
Высокое литературное образование Нестора, его исключительная начитанность в источниках, умение выбрать в них все существенное, сопоставить разноречия и т. д. сделали “Повесть временных лет” не просто собранием фактов русской истории и не просто историко-публицистическим сочинением, связанным с насущными, но преходящими задачами русской действительности, а цельной, литературно изложенной историей Руси.
Патриотическая возвышенность рассказа, широта политического горизонта, живое чувство народа и единства Руси составляют исключительную особенность создания Нестора.
Историческоесознание Нестора выше его предшественников. сознание Нестора выше его предшественников. Он интересуется первопричинами, происхождением народа, государства, княжеского рода, названий городов и племен. Он в большей мере, чем его предшественники,- исследователь. Его изыскания в области хронологии изумительны.
Он пытливо стремится разобраться в противоречиях источников и строит свои сложные исторические гипотезы. Перед нами историк-мыслитель.
Летописец сравнил книги с реками: “Ибо они реки, напояющие Вселенную” (“Повесть временных лет” под 1037 годом). Это сравнение летописца как нельзя более подходит к самой летописи. Величавое изложение летописью русской истории действительно может быть уподоблено торжественному и могущественному течению большой русской реки. В этом течении летописного повествования соединились многочисленные притоки – произведения разнообразных жанров, слившиеся здесь в единое и величественное целое. Тут и предшествующие летописи, и сказания, и устные рассказы, и исторические песни, созданные в различной среде: дружинной, монастырской, княжеской, а порой ремесленной и крестьянской.
Из всех этих истоков – “родников мудрости” – родилась и “Повесть временных лет” – создание многих авторов, произведение, отразившее в себе и идеологию верхов феодального общества, и народные воззрения на русскую историю, народные о ней думы и народные чаяния, произведение эпическое и лирическое одновременно – своеобразное мужественное раздумье над историческими путями нашей родины.
“Повесть временных лет” – произведение родное для всякого русского человека. Она повествует о начале Русской земли, о начале русского народа голосом далеких и вместе с тем близких нам русских людей XI – начала XII века. К ее спокойному изложению мы не раз возвращаемся и всегда находим в нем новые и новые, не замеченные нами прежде глубины содержания.
“Повесть временных лет” в полном виде, с дополнениями или с сокращениями, начинала собой все русские летописи в течение полутысячелетия. Это было очень важно, так как она постоянно напоминала своим читателям о единстве Руси, о былой независимости Руси в пору чужеземного ордынского ига, учила патриотизму и взывала к сохранению мира между князьями. Ею открывались летописи владимирские, тверские, ростовские, московские, киевские, галицкие, а впоследствии и белорусские и украинские.
В том или ином виде она отразилась во всех историях Древней Руси.
И сейчас, когда мы стоим перед знаменательным юбилеем тысяче пятисотлетия “матери городов русьских” Киева, она одна из самых больших святынь для трех братских народов – украинского, русского и белорусского, свидетельствуя об их единстве, о славе и величии нашего общего прошлого.
В издание, которое лежит перед нашими читателями, “Повесть временных лет” вошла далеко не полностью. Мы выбрали из нее только те рассказы, которые стали непременным элементом знаний всякого образованного человека, которые вошли в русскую литературу, послужив основой для стихотворений, исторических повестей, драматических произведений, опер и картин. Пожелаем читателю счастливой встречи с этим замечательнейшим произведением нашей древности.
Д. С. Лихачев
(1 votes, average: 5.00 out of 5)