Моцарт
Характеристика литературного героя
МОЦАРТ – центральный персонаж трагедии А. С. Пушкина “Моцарт и Сальери” (1830). Пушкинский М. столь же далек от реального Вольфганга Амадея Моцарта (1756-1791), сколь и весь сюжет трагедии, основанный на легенде (ныне опровергнутой), будто Моцарт был отравлен Антонио Сальери, питавшим к нему жгучую зависть. Известен комментарий Пушкина, касающийся интриги трагедии: “Завистник, который мог освистать “Дон Жуана”, мог отравить его творца”.
В этом высказывании ключевым словом является гипотетическое “мог”, указывающее на художественный вымысел. Подобное указание содержится в “ошибках” Пушкина относительно моцартов-ских произведений, упоминаемых в трагедии (например, после слов “слепой скрыпач в трактире разыгрывал voi che sapete” следует ремарка “старик играет арию из Дон-Жуана”; в действительности это строка арии Керубино из “Свадьбы Фигаро”). Независимо от происхождения подобных ошибок (случайны они или преднамеренны), эффект, создаваемый ими, дезавуирует документальность изображаемого.
Образ
М. представлен в трагедии двояко: непосредственно в действии и в монологах Сальери, который только и думает о нем, оставаясь наедине с самим собой, разъедаемый завистью к “гуляке праздному”, озаренному бессмертным гением “не в награду” за труды и усердие. М., каким он явлен в действии, близок словесному портрету, составленному Сальери. Он и гуляка, и “безумец”, музыкант, творящий спонтанно, без каких-либо умственных усилий. У М. нет и тени гордости относительно своего гения, нет ощущения собственного избранничества, которое переполняет Сальери (“Я избран…”).
Патетические слова Сальери: “Ты, Моцарт, бог” – он парирует иронической репликой, что “божество мое проголодалось”. М. столь щедр к людям, что готов видеть гениев чуть ли не в каждом: и в Сальери, и в Бомарше, а за компанию и в себе самом. Даже нелепый уличный скрипач в глазах М. чудо: ему чудно от этой игры, Сальери – чудно воодушевление М. презренным фигляром. Щедрость М. сродни его простодушию и детской доверчивости. Детское в пушкинском М. не имеет ничего общего с манерной ребячливостью героя модной в 80-е годы пьесы П. Шеффера “Амадей”, в которой М. был выведен капризным и вздорным ребенком, досаждающим грубостью и дурными манерами.
У Пушкина М. по-детски открыт и безыскусен. Примечательная особенность – у М. отсутствуют реплики-апарте, произносимые “в сторону” и выражающие обычно “задние мысли”. Таких мыслей у М. нет в отношении Сальери, и он, разумеется, не подозревает, что поднесенная тем “чаша дружбы” отравлена. В образе М. нашел выражение пушкинский идеал “прямого поэта”, который “сетует душой на пышных играх Мельпомены и улыбается забаве площадной и вольности лубочной сцены”.
Именно “прямому поэту” в лице М. дарована высшая мудрость, что “…гений и злодейство – две вещи несовместные” – истина, которую так и не понял Сальери.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)