Два помещика, люди почтенные, благонамеренные, уважаемые.
Один из них отставной генерал-майор Вячеслав Илларионович Хвалынский. Высокий, когда-то стройный, он немного постарел и обрюзг, но еще “выступает бойко, смеется звонко, позвякивает шпорами, крутит усы”.
У него есть некоторые странности. Разговаривая “с дворянами небогатыми или нечиновными”, он как-то по-особому на них глядит, как-то иначе произносит слова. Не может с ними общаться, как с равными себе.
А уж с людьми, “стоящими на низших ступенях общества, он обходится еще страннее: вовсе на них не глядит. Зато “с губернатором или каким-нибудь чиновным лицом” очень мил: “и улыбается-то он, и головой кивает, и в глаза-то им глядит – медом так от него и несет…”.
На войне генерал не бывал, в молодые годы служил “адъютантом у какого-то значительного лица” и, как видно, угодничал. Вдобавок, скуп, “жила страшный” и “ужасный охотник до прекрасного пола”. Живет один, до сих пор еще считается женихом, зато у него ключница видная, нарядная, лет 35-ти.
Читает он мало, “даром слова”
не владеет и длинных разговоров избегает. “Перед лицами высшими Хвалынский большей частью безмолвствует, а к лицам низшим, которых, по-видимому, презирает,.. держит речи отрывистые и резкие”: “это, однако, вы пус-тя-ки говорите” или: “вы должны, однако же, знать, с кем имеете дело”…
От звания предводителя дворянства “по скупости” отказывается. Объясняет он это тем, что “решился посвятить свой досуг уединению”. В общем, как видно, тип, мягко говоря, малосимпатичный: фарисей, хам, проходимец и т. п.
Второй помещик, Мардарий Аполлоныч Стегунов – старичок низенький, пухленький, лысый, с двойным подбородком, мягкими ручками и порядочным брюшком. Он большой хлебосол и балагур; живет, как говорится, в свое удовольствие; зиму и лето ходит в полосатом шлафроке на вате. В одном он только сошелся с генералом Хвалынским: он тоже холостяк”.
Занимается он “своим именьем довольно поверхностно”. С крепостными обращается бесцеремонно, “по-старому”. Его главный принцип: “коли барин – так барин, а коли мужик – так мужик”.
Он сидел на балконе с гостем, автором “Записок”, пил чай, но вдруг остановился, прислушался: “звук мерных и частых ударов” раздавался “в направлении конюшни”. Патриархальный старичок “произнес с добрейшей улыбкой: “Чюки-чюки-чюк! Чюки-чюк! Чюки-чюк!”
” – Это что такое? – спросил я с изумлением.
– А там, по моему приказу, шалунишку наказывают… Васю – буфетчика изволите знать?
– Какого Васю?
– Да вот, что намедни за обедом нам служил”.
“Проезжая через деревню, увидел я буфетчика Васю. Он шел по улице и грыз орехи. Я велел кучеру остановить лошадей и подозвал его.
– Что, брат, тебя сегодня наказали? – спросил я его.
– А вы почем знаете? – ответил Вася.
– Мне твой барин сказывал.
– Сам барин?
– За что ж он тебя велел наказать?
– А поделом, батюшка, поделом. У нас по пустякам не наказывают; такого заведенья у нас нету – ни-ни. У нас барин не такой; у нас барин… такого барина в целой губернии не сыщешь.
У нас барин не такой; у нас барин… такого барина в целой губернии не сыщешь.
– Пошел! – сказал я кучеру. “Вот она, старая-то Русь!” – думал я на возвратном пути”.
Любая форма рабства надолго, на века развращает души рабов и господ. Еще долго-долго, столетиями Васька буфетчик и его (уже более свободные) потомки будут боготворить своих кумиров, преклоняться перед лжепророками, доверчиво повторять внушенные кем-то лже-идеи, медленно и мучительно с ними расставаясь.
И это все не только на Руси. Как ее ни отгораживай от остального, достаточно страшного мира, Царство Божье не построишь в одной, отдельно взятой стране. “Царство Божье не придет приметным образом – оно внутри нас”.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)