Шумит дуговая овсяница
В середине лета по Десне закипали сенокосы. Тут же на берегу выкашивали поляну под бригадное становище, плели из лозняка низкие балаганы, каждый на свою семью, поодаль врывали казан под общий кулеш, и так на много верст возникали временные сенные селища. Был шалаш и у Анфиски с матерью. Росла Анфиска в Доброводье, никто не примечал в ней ничего особенного: тонконогая, лупоглазая. В один год саперная рота доставала со дна всякий военный утиль.
В Анфискиной избе остановился на постой саперный лейтенантик. Месяца через три рота снялась. А у Анфиски под Новый год народился мальчонка.
Шли дни. Колхозная страда закончилась, и косари тем же вечером переправились на другой берег Десны разбирать деляны: покосы, неудобные для бригадной уборки, председатель Чепурин раздавал для подворной косьбы. Уже в сумерках Анфиса с сыном запалили костерок, ели поджаренное на прутиках сало, крутые яйца. За темными кустами разгоралась луна.
Витька прилег на охапку травы и затих. Анфиса взяла косу, подошла к краю поляны. Луна наконец выпуталась из зарослей – большая,
чистая и ясная.
На зонтах цветов тончайшим хрусталем заблестела роса.
Скоро уже Анфиска косила широко и жадно. Прислушиваясь, уловила ворчливый гул мотоцикла. Он протарахтел мимо, потом заглох, долго молчал, снова застрекотал, возвращаясь.
Вынырнул на поляну. Из тени кустов вышел рослый человек. По белой фуражке она узнала Чепурина – и замерла. “Помочь, что ли? – “Я сама”, – тихо воспротивилась Анфиска.
Долго и напряженно молчали. Вдруг Чепурин порывисто отбросил окурок и пошел к мотоциклу. Но не уехал, а вытащил косу и молча принялся косить прямо от колес мотоцикла, Анфиска растерялась. Кинулась будить Витьку, потом тихо, будто крадучись, прошла к незаконченному прокосу и стала косить, все время сбиваясь.
Вспомнилось, как весной он подвозил ее со станции, как цепенела от его редких вопросов о самом обыденном. “Тьфу! Заморила”, – сплюнул, наконец, Чепурин, постоял, глядя вслед продолжавшей косить Анфиске, и вдруг нагнал, обнял, прижал к груди.
Луна, поднявшись в свой зенит, накалилась до слепящей голубизны, небо раздвинулось, нежно просветлело и проливалось теперь на лес, на поляну трепетно-дымным голубым светопадом. Казалось, уже сам воздух начинал тихо и напряженно вызванивать от ее неистового сияния.
…Они лежали на ворохе скошенной травы, влажной и теплой.
“Не хочется, чтоб ты уходил…” – Анфиска задержала его руку на своем плече и сама придвинулась теснее. Вспоминала, как все эти годы думала об этом человеке. Однажды увидела на дороге мотоцикл. Ехали незнакомые мужчина и женщина.
Он за рулем, а она сзади: обхватила его, прижалась щекой к спине. Она бы тоже вот так поехала. И хоть знала, что никогда тому не бывать, а все примеряла его к себе.
Чепурин рассказывал, как в Берлине в него уже напоследок швырнули гранату, как лежал в госпитале. Как вернулся с войны, учился, женился, стал председателем.
Потом перекусили. На востоке робко, бескровно просветлело.
“Да… – что-то подытожил Чепурин и рывком встал на ноги. – Бери Витюшку, поедем”. – “Нет, Паша, – потупилась Анфиска. – Поезжай один”.
Препирались, но ехать вместе Анфиска отказалась наотрез. Чепурин надел на Витюшку свой пиджак, подпоясал ремнем и отнес в коляску. Завел мотоцикл и уже за рулем поймал ее взгляд, закрыл глаза и так посидел…
Потом резко крутанул ручку газа.
Десна клубилась туманом. Анфиска плыла, стараясь не плескаться, прислушалась. Откуда-то пробился еле уловимый гул мотоцикла.
Вариант 2
Вдоль Десны из середины лета начинались сенокосы. Возле реки выкашивали место поселения бригады, плели из лозняка жилища и создавали место для приготовления общего кулеша. Так появлялись временные селения. Построили свой шалаш и Анфиска с матерью.
Жили они в Доброводье, куда однажды прибыла саперная рота. Военные искали свой утиль, утопленный на дне реки. Солдат расквартировали по местным жителям, у Анфиски поселился саперный лейтенант. Через три месяца они уехали.
Анфиска же к Новому году родила мальчика Витю от лейтенанта.
Когда бригадная уборка сена была завершена, председатель Чепурин распределил на другой стороне реки из непригодного для колхоза покосы для каждого двора. Только после захода солнца Анфиса с сыном разожгли огонь, поджарили на прутиках сало, которое поели вместе с вареными яйцами. Мальчик заснул, а его мать ушла косить траву под светом луны.
Она услышала гул мотоцикла, который проехал мимо, потом остановился, долго стоял, а затем возвратился назад. На поляну вышел рослый мужчина в белом головном уборе, Анфиска его сразу узнала.
Приехавший на мотоцикле председатель Чепурин предложил свою помощь, но девушка отказалась. Тогда он взял свою косу и стал косить рядом. От растерянности Анфиска бросилась будить сына, но опомнилась и вернулась к начатому покосу. Девушка вспоминала, как путались у нее мысли, когда Чепурин подвозил ее с Витькой со станции.
Через некоторое время председатель отбросил работу и принялся обнимать Анфиску. Лежа во влажной от росы траве, девушка вспоминала, как видела незнакомых мужчину и женщину на мотоцикле, и ей хотелось также сидеть за спиной Чепурина. Но она знала, что это невозможно.
Председатель делился с ней воспоминанием о войне и ранении от гранаты в Берлине, лечении в госпитале, учебе, женитьбе и нынешней работе. Когда перекусили, солнце начало восходить. Чепурин предложил подвезти ее вместе с сыном, но она не решилась.
Тогда председатель надел на мальчика свой пиджак и увез его в коляске. Анфиска ушла плавать по Десне среди тумана, прислушиваясь к гулу мотоцикла.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)