Прощай, Гульсары!
Минувшей осенью приехал Танабай в колхозную контору, а бригадир ему и говорит: “Подобрали мы вам, аксакал, коня. Староват, правда, но для вашей работы сойдет”. Увидел Танабай иноходца, а сердце у него больно сжалось. “Вот и свиделись, выходит, снова”, – сказал он старому, заезженному вконец коню.
Первый раз он встретился с иноходцем Гульсары после войны. Демобилизовавшись, Танабай работал на кузне, а потом Чоро, давнишний друг, уговорил ехать в горы табунщиком. Там-то впервые и увидел буланого, круглого, как мяч”малыша полуторалетку.
Прежний табунщик Торгой сказал: “За такого в прежние времена в драках на скачке головы клали”.
Прошла осень и зима. Луга стояли зеленые-зеленые, а над ними сияли белые-белые снега на вершинах хребтов. Буланый превратился в стройного крепкого жеребчика.
Одна лишь страсть владела им – страсть к бегу. Потом настало время, когда он научился ходить под седлом так стремительно и ровно, что люди ахали: “Поставь на него ведро с водой – и ни капли не выплеснется”. В ту весну высоко поднялась звезда
иноходца и его хозяина.
Знали о них и стар и млад.
Но не было случая, чтобы Танабай позволил кому-нибудь сесть на своего коня. Даже той женщине. В те майские ночи у иноходца начался какой-то ночной образ жизни.
Днем он пасся, обхаживая кобылиц, а ночью, отогнав колхозный табун в лощину, хозяин скакал на нем к дому Бюбюжан. На рассвете снова мчались они по неприметным степным тропам к лошадям, оставшимся в лощине.
Однажды случился страшный ночной ураган, и Гульсары с хозяином не успели к стаду. А жена Танабая еще ночью кинулась с соседями на помощь. Табун нашли, удержали в яру. А Танабая не было. “Что ж ты, – тихо сказала жена вернувшемуся блудному мужу. – Дети вон скоро взрослые, а ты…”
Жена и соседи уехали. А Танабай грохнулся на землю. Лежал лицом вниз, и плечи его тряслись от рыданий. Он плакал от стыда и горя, он знал, что утратил счастье, которое выпало последний раз в жизни.
А жаворонок в небе щебетал…
Зимой того года в колхозе появился новый председатель: Чоро сдал дела и лежал в больнице. Новый начальник захотел сам ездить на Гульсары.
Когда увели коня, Танабай уехал в степь, к табуну. Не мог успокоиться. Осиротел табун.
Осиротела душа.
Но однажды утром Танабай снова увидел в табуне своего иноходца. Со свисающим обрывком недоуздка, под седлом. Сбежал, стало быть. Гульсары тянуло к стаду, к кобылам.
Он хотел отгонять соперников, заботиться о жеребятах. Вскоре подоспели из аила двое конюхов, увели Гульсары обратно. А когда иноходец убежал третий раз, Танабай уже рассердился: не было бы беды.
Ему стали сниться беспокойные, тяжелые сны. И когда перед новым кочевьем заехали в аил, он не выдержал, кинулся на конюшню. И увидел то, чего так боялся: конь стоял неподвижно, между задними раскоряченными ногами тяжелела огромная, величиной с кувшин, тугая воспаленная опухоль.
Одинокий, выхолощенный.
Осенью того года судьба Танабая Бекасова неожиданно повернулась. Чоро, ставший теперь парторгом, дал ему партийное поручение: переходить в чабаны.
В ноябре грянула ранняя зима. Суягные матки сильно сдали с тела, хребты выпирали. А в амбарах колхозных – все под метелку.
Близилось время окота. Отары стали перебираться в предгорье, на окотные базы. То, что Танабай увидел там, потрясло его как гром среди ясного дня.
Ни на что особенное он не рассчитывал, но чтобы кошара стояла с прогнившей и провалившейся крышей, с дырами в стенах, без окон, без дверей – этого не ожидал. Всюду бесхозяйственность, какой свет не видывал, ни кормов, ни подстилок практически нет. Да как же так можно?
Работали не покладая рук. Труднее всего пришлось с очисткой кошары и рубкой шиповника. Разве что на фронте так доводилось вкалывать. И однажды ночью, выходя с носилками из кошары, услышал Танабай, как замекал в загоне ягненок.
Значит, началось.
Танабай чувствовал, что надвигается катастрофа. Окотилась первая сотня маток. И уже слышны были голодные крики ягнят – у истощенных маток не было молока. Весна заявилась с дождем, туманом и югом.
И стал чабан по нескольку штук выносить синие трупики ягнят за кошару. В душе его поднималась темная, страшная злоба: зачем разводить овец, если не можем уберечь? И Танабай, и его помощницы еле держались на ногах.
А голодные овцы уже шерсть ели друг у друга, не подпуская к себе сосунков.
И тут к кошаре подъехали начальники. Один был Чоро, другой – районный прокурор Сегизбаев. Этот-то и стал корить Танабая: коммунист, мол, а ягнята дохнут.
Вредитель, планы срываешь!
Танабай в ярости схватил вилы… Еле унесли пришельцы ноги. А на третий день состоялось бюро райкома партии, и Танабая исключили из ее рядов.
Вышел из райкома – на коновязи Гульсары. Обнял Танабай шею коня – лишь ему пожаловался на свою беду… Все это Танабай вспоминал теперь, много лет спустя, сидя у костра. Рядом неподвижно лежал Гульсары – жизнь покидала его. Прощался Танабай с иноходцем, говорил ему: “Ты был великим конем, Гульсары.
Ты был моим другом, Гульсары. Ты уносишь с собой лучшие годы мои, Гульсары”.
Наступало утро. На краю оврага чуть тлели угольки костра. Рядом стоял седой старик.
А Гульсары отошел в небесные табуны.
Шел Танабай по степи. Слезы стекали по лицу, мочили бороду. Но он не утирал их.
То были слезы по иноходцу Гульсары.
Вариант 2
Год назад, осенью, к нам приехал Танабай Бекасов в контору. Его встретил бригадир и вручил коня для работы. Да конь, иноходец Гульсары, не простой оказался, а другом его старинным, с которым много историй с жизни связано.
Впервые он с конем после войны встретился. Сперва Танабай был кузнецом, потом его друг Чоро уговорил поехать табунщиком в горы. Там то и повтречал он впервые коня. Конь стал жеребцом, и овладела им страсть к бегу. Выучил его Танабай ходить под седлом, да так ходить, что все завистью брались от такого коня.
Одной ночью обрушился страшный ураган на стадо. Танабай с конем не успели, и его жена была вынуждена помочь соседям. Табун не сбежал, удержали. Жена разозлилась на мужа и уехала с детьми. Остался Танабай сам.
Была зима, и в колхозе сменился председатель, который захотел лично оседлать Гульсары. Не выдержал Танабай такого, и сбежал. Вскоре он увидел своего коня в табуну, обрадовался, что к нему вернулся. Но пришли за конем с аила конюхи и увели назад. Выхлестали коня и привязали стоять совсем одного, с опухшими ногами.
Осенью его друг Чоро, будучи уже парторгом, отправил Танабая чабаном работать в колхозным амбарах. Приехал новый чабан и застыл от ужаса: ни крыши, ни дверей, сплошные заросли. Не покладая рук пытался он привести в порядок амбары, что б овцам хоть от дождя было где деться. Матки были истощены от голода, одни хребты стояли. Окотившись, они даже не смоги молоком покормить ягнят, от чего те и умирали.
Начал Танабай понемногу тела ягнят с амбара выносить, как тут проверка – Чоро с районным прокурором Сегизбаевым. Всю вену за отару они на него и переложили. Исключили на следующий день Танабая с бюро партии райкома.
Вышел он с райкома, а рядом конь его, друг старинный, на привязи.
Все, что было, Танабай вспоминал, сидя у костра, а рядом с ним лежал неподвижно Гульсары. Попрощялся иноходец с жизнью.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)