Ремизов Алексей Михайлович Произведение “Неуемный бубен”
Диковинный человек Иван Семенович Стратилатов. Молодым начал свою судейскую службу в длинной, низкой, закопченной канцелярии уголовного отделения. И вот уже минуло сорок лет, и много с тех пор сменилось секретарей, а он все сидит за большим столом у окна – в дымчатых очках, плешь во всю голову – и переписывает бумаги. Живет Иван Семенович на квартире в доме дьяка Прокопия. Служит ему Агапевна, безропотно, верою и правдою.
Да – старая, за что ни возьмется, все из рук валится, и храпит как фельдфебель, и по всем углам, у печки, за шкапом, черствые хлебные корки сложены, – копит зачем-то. Согнал бы Стратилатов Агапевну, но все-таки и представить себе не может, как бы расстался он со старухою: прижилась Агапевна в дому, Агапевну все углы знают. Был когда-то и женат Стратилатов.
Глафира Никаноровна – женщина тихая, кроткая. И все бы ничего. Да назначили об эту пору в суд нового следователя: молодой, игривый, и фамилия та же: Стратилатов. Раз на именинах у Артемия, старого Покровского дьякона, среди всяких шуток
послышалось Ивану Семеновичу что-то в пьяном углу, да о Глафире Никаноровне: “Эх, чего зря говоришь, по уши врезалась она в Стратилатова”. Выронил Иван Семенович вилку: представился вертлявый следователь.
Вылез он из-за стола, без шапки – домой. Ворвался бешеный и с порога: “Вон, вон из моего дому!” В тот же год и следователя куда-то перевели, да и Глафира Никаноровна у своей матери жить осталась, тихая, кроткая. Одному оставаться в доме невозможно: и скучно, и за домом присмотр нужен. Тут-то и определилась к Ивану Семеновичу Агапевна.
В суд Стратилатов приходит первый. С утра лучше не беспокоить его: в двенадцать секретарь потребует исполнений по предыдущему дню. Как огня боится Иван Семенович секретаря Лыкова, хоть носом и чует: пускай Лыков – законник, аккуратен как немец, а все-таки – шушера, революционер. И только секретарь уедет с докладом, Стратилатов становится неистощим: всякие приключения, всякие похождения исторические жарит он на память, пересыпая анекдотцами, шутками, и все горячее, забористее, словно в бубен бьет. В канцелярии – кто хохочет, кто сопит, кто взвизгивает: “Неуемный бубен!”
Впрочем, средь судейских чиновников один Борис Сергеевич Зимарев – помощник секретаря и непосредственный начальник Стратилатова – за умение свое точно и верно определить древности, коих Иван Семенович большой любитель, снискал у него искреннее уважение и даже дружбу. Были и другие друзья у Ивана Семеновича, да все люди оказывались сомнительные. Приходили будто пение его слушать, Стратилатов ведь и на гитаре мастер, – один художник из Петербурга и жить остался, да и регент Ягодов не за просто так.
Чудом Иван Семенович от них отделался. Теперь же – только для Зимарева Бориса Сергеевича после чаю поет-играет. Однажды летом на именинах у Артемия, старого Покровского дьякона, увидел Стратилатов его племянницу-сиротку Надежду, такую тоненькую, беленькую, – и переполнилось его естество. И лето, и осень, и всю зиму ухаживал. И спать перестал, все ворочается.
Знакомая вмешалась. Уговорила молоденькую. Тут-то и погнал Стратилатов Агапевну со двора. Скоро уж все знали, что есть у Стратилатова Надежда и что живут они как в настоящем браке. Сходились чиновники из всех отделений суда – поздравить, похихикать да и просто глазком взглянуть.
Стратилатов и отшучивался, и дулся, а потом вышел из себя:Надежду на место Агапевны взял, не более того. Подняли его на смех, ведь улики налицо! Да тут еще случай. За поздней обедней к Всехсвятской церкви народ стекается дурочку Матрену послушать.
Рассказывает она как дети – радостно, запыхавшись – из житий и Евангелия. А при Стратилатове – как раз возвращался он от поздней обедни – нескромный сон рассказала. Захохотал народ, во всю мочь гоготал дьякон Прокопий, Иван Семенович выругался, плюнул – и прочь. А дьякон со смехом: “А твоя Надерка шлюха гулящая!” – “А вот я тебя, дьякон, застрелю”. Иван Семенович быстро зашмыгал к дому и тут же – обратно, с большим грузинским пистолетом, украшенным тонкою резьбою.
Все притихло. Иван Семенович целится, кажется, вот-вот спустит курок. Дьякон вдруг задрожал, высунул язык и словно на перебитых ногах пошел прочь.
А на следующий день съехал Стратилатов, в угоду Надежде покинул дьяконский дом, перебрался на новую квартиру к соседу Тарактееву. Тут разговорам и насмешкам конца бы не было, да умы от него отворотил полицмейстер Жигановский. Решил монашек женского Зачатьевского на чистую воду вывести. Сел в корзину как кавалер – их по ночам монашки к себе на окна подымали.
Да как глянули они в корзинку – со страха и выпустили веревку, и убился Жигановский до смерти. А тут еще: чиновник на спор тридцать девять чашек чаю выпил, взялся за сороковую, глаза выпучил, да вдруг как хлынет вода из ушей, изо рта, из носа – и помер. И еще среди бела дня гимназистка Вербова, исполняя приговор местного революционного комитета, застрелила по ошибке вместо губернатора отставного полковника Аурицкого. В ту же ночь арестован был и секретарь Лыков. Стратилатов торжествовал: ведь давно знал, что неподкупный и неуклонный Лыков, державший голову повыше самого прокурора, – революционер.
И в канцелярии Лыков не сходил с языка. За разговорами и не заметили, что в один прекрасный день Иван Семенович не явился в канцелярию. Хватились только через три дня.
Зимарев отыскал Агапевну. После изгнания своего приютилась старая неподалеку от Ивана Семеновича, чувствовала: быть беде! И впрямь, совратил полюбовник, Емельян Прокудин, Надежду, ушла она с ним, да и полный воз добра нахапали. Ухватил Прокудин и укладку с серебром. Стратилатов – не отдает, ну тот его и “дерзнул”.
В больнице Стратилатов все жаловался: “Кабы не болен, прямо бы в суд пошел”. Сам забинтованный, на койке лежит – ни повернуться, ни руку поднять. Рассказывали, мучился перед смертью, томился. А ушел без наследников.
Вещи назначили к распродаже. И пока жила при них Агапевна. Совсем полоумной стала старуха: приляжет ночью на лежанку, а не лежится, все ей слышится, будто Иван Семенович кличет: “Агапевна?” – “Я, батюшка”.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)