Окуджава Булат Шалвович Произведение “Будь здоров, школяр”
Моздокская степь. Идет война с фашистской Германией. Я – боец, минометчик.
Я москвич, мне восемнадцать лет, второй день на передовой, месяц в армии, и я несу командиру полка “очень ответственный пакет”. Где этот командир – неизвестно. А за невыполнение задания – расстрел. Кто-то силой втягивает меня в окоп.
Объясняют, что еще сто метров, и я нарвался бы на немцев. Меня ведут к командиру полка. Тот читает донесение и просит передать моему командиру, чтобы таких донесений больше не посылал.
Я мечтаю о том, как приду обратно, доложу, напьюсь горячего чая, посплю – теперь я имею право. В нашей батарее Сашка Золотарев, Коля Гринченко, Шонгин, Гургенидзе, командир взвода – младший лейтенант Карпов. Коля Гринченко, что бы он ни говорил, всегда “очаровательно улыбается”. Шонгин – “старый солдат”. Он служил во всех армиях во время всех войн, но ни разу не выстрелил, ни разу не был ранен.
Гургенидзе – маленький грузин, на носу у него всегда висит капелька. Вчера приходила Нина, “красивая
связистка”, она замужем. “А ты совсем еще малявка, да?” – спросила она. Придет Нина сегодня или нет? Вот она идет, рядом с ней незнакомая связистка. Вдруг вдалеке разрыв.
Кто-то кричит: “Ложись!” Я вижу, как Нина медленно поднимается с грязного снега, а та, другая, лежит неподвижно. Это первая наша мина. Я потерял ложку. Есть нечем.
Ем кашу щепочкой. Мы идем в наступление. “Что у тебя с ладонями?” – спрашивает старшина. Ладони мои в крови. “Это от минных ящиков”, – говорит Шонгин. Сашка Золотарев делает на палочке зарубки в память о погибших.
На палочке уже не осталось места. Я прихожу в штаб полка. “А у тебя глаза хорошие”, – говорит Нина. От этих слов у меня за спиной вырастают крылья. “Я завтра приду к тебе, ты мне нравишься”, – говорю я. “Я многим нравлюсь, здесь ведь кроме меня никого и нет”, – отвечает она. Мы меняем позиции. Едем на машине.
Идет снег пополам с дождем. Ночь. Мы останавливаемся и стучимся в какую-то хату.
Хозяйка впускает нас. Все укладываются спать. “Лезь ко мне”, – говорит с печки тихий голос. “А ты кто?” – спрашиваю я. “Мария Андреевна”. Ей шестнадцать лет. “Иди поближе”, – говорит она. “Пусти”, – говорю я. “Ну и вались на свою лавку, раз тебе с людьми тесно”. На следующий день ранит Гургенизде. “Попадалься”, – грустно улыбается он.
Его отправляют в госпиталь. Сашка Золотарев узнает, что неподалеку стоят машины с крупой, а водители спят. “Неплохо бы нам по котелку отсыпать”, – говорит Сашка и уходит к машинам. На другой день комбат ругает Сашку за воровство. Я говорю, что Сашка всем раздал, а сам думаю, где он был, этот комбат, когда мы под совхозом № 3 первый бой принимали.
В училище по режиму питался. Я вспоминаю, как на последнем комсомольском собрании, когда мальчики один за другим клялись погибнуть за Родину, Женя, которую я любил тогда, сказала: “Мне жаль вас, мальчики. Войне нужны молчаливые, хмурые солдаты.
Не надо шуметь”. – “А ты?” – крикнул кто-то. “Я тоже пойду. Только не буду кричать и распинаться”. Мы – Карпов, старшина, Сашка Золотарев и я – отправляемся на базу армии за минометами. Мы едем в полуторке. По дороге нам встречается девушка в погонах старшины.
Ее зовут Маша. Она просит подвезти ее в тыл. Мы останавливаемся на ночлег в деревне. Хозяйка нашего дома очень похожа на мою маму.
Она кормит нас пирогом из наших сухарей, наливает спирту, чтоб мы согрелись. Мы ложимся спать. С утра садимся в машину. Мы возвращаемся в штаб дивизии. Я встречаю Нину. “В гости приехал?” – спрашивает она. “Тебя искал”, – отвечаю я. “Ах ты мой дорогой.
Вот дружок настоящий. Не забыл, значит?” – говорит она. Мы обедаем с Ниной в штабной столовой. Говорим о том, что было до войны, что вот посреди войны у нас свидание, что я буду ждать ее писем. Мы выходим из столовой.
Я касаюсь ее плеча. Она ласково отводит мою руку. “Не надо, – говорит она, – так лучше”. Она целует меня в лоб и бежит в начавшуюся метель. Мы получаем американский бронетранспортер. Мы едем на нем и везем бочку вина – на всю батарею.
Мы решаем попробовать вина. Оно льется в котелки по шлангу для бензина и пахнет бензином. Выпив, Сашка Золотарев начинает плакать и вспоминать свою Клаву. Машина идет вперед. Навстречу нам бежит фигура.
Это солдат. Он говорит, что “ребят пулями побило”, семерых. В живых осталось двое.
Мы помогаем им хоронить убитых. Идет бой. Внезапно меня ударяет в бок, но я жив, только во рту земля.
Это не меня убили, убили Шонгина. Сашка приносит связку немецких алюминиевых ложек, но я почему-то не могу ими есть. “Рама” балуется”, – говорит Коля. Я чувствую боль в ноге, левое бедро в крови.
Меня ранило! Как же так – не боя, ничего. Меня увозят в медсанбат. Сестра просит у меня документы. Я достаю их из кармана.
Вслед за ними выпадает ложка. На ней выцарапано “Шонгин”. И когда я успел ее подобрать? Вот и память о Шонгине. В барак вносят новых раненых.
Один из них злой, из минометной. Он говорит, что все наши убиты: и Коля, и Сашка, и комбат. Он остался один. “Врешь ты все”, – кричу я. “Врет он”, – говорит кто-то. “Ты не слушай, – говорит сестра. – Он ведь не в себе”. – “Наши вперед идут”, – говорю я. Мне хочется плакать и не от горя.
Плачь. У тебя неопасная рана, школяр. Ты еще поживешь.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)