Будь здоров, школяр
Моздокская степь. Идет война с фашистской Германией. Я – боец, минометчик. Я москвич, мне восемнадцать лет, второй день на передовой, месяц в армии, и я несу командиру полка “очень ответственный пакет”.
Где этот командир – неизвестно. А за невыполнение задания – расстрел. Кто-то силой втягивает меня в окоп. Объясняют, что еще сто метров, и я нарвался бы на немцев. Меня ведут к командиру полка.
Тот читает донесение и просит передать моему командиру, чтобы таких донесений больше не посылал. Я мечтаю о том, как приду обратно, доложу, напьюсь горячего чая, посплю – теперь я имею право. В нашей батарее Сашка Золотарев, Коля Гринченко, Шонгин, Гургенидзе, командир взвода – младший лейтенант Карпов. Коля Гринченко, что бы он ни говорил, всегда “очаровательно улыбается”.
Шонгин – “старый солдат”. Он служил во всех армиях во время всех войн, но ни разу не выстрелил, ни разу не был ранен. Гургенидзе – маленький грузин, на носу у него всегда висит капелька.
Вчера приходила Нина, “красивая связистка”, она замужем. “А ты совсем
еще малявка, да?” – спросила она. Придет Нина сегодня или нет?
Вот она идет, рядом с ней незнакомая связистка. Вдруг вдалеке разрыв. Кто-то кричит: “Ложись!” Я вижу, как Нина медленно поднимается с грязного снега, а та, другая, лежит неподвижно.
Это первая наша мина.
Я потерял ложку. Есть нечем. Ем кашу щепочкой.
Мы идем в наступление. “Что у тебя с ладонями?” – спрашивает старшина. Ладони мои в крови. “Это от минных ящиков”, – говорит Шонгин.
Сашка Золотарев делает на палочке зарубки в память о погибших. На палочке уже не осталось места.
Я прихожу в штаб полка. “А у тебя глаза хорошие”, – говорит Нина. От этих слов у меня за спиной вырастают крылья. “Я завтра приду к тебе, ты мне нравишься”, – говорю я. “Я многим нравлюсь, здесь ведь кроме меня никого и нет”, – отвечает она. Мы меняем позиции.
Едем на машине. Идет снег пополам с дождем. Ночь.
Мы останавливаемся и стучимся в какую-то хату. Хозяйка впускает нас. Все укладываются спать. “Лезь ко мне”, – говорит с печки тихий голос. “А ты кто?” – спрашиваю я. “Мария Андреевна”. Ей шестнадцать лет. “Иди поближе”, – говорит она. “Пусти”, – говорю я. “Ну и вались на свою лавку, раз тебе с людьми тесно”.
На следующий день ранит Гургенидзе. “Попадалься”, – грустно улыбается он. Его отправляют в госпиталь.
Сашка Золотарев узнает, что неподалеку стоят машины с крупой, а водители спят. “Неплохо бы нам по котелку отсыпать”, – говорит Сашка и уходит к машинам. На другой день комбат ругает Сашку за воровство. Я говорю, что Сашка всем раздал, а сам думаю, где он был, этот комбат, когда мы под совхозом № 3 первый бой принимали.
В училище по режиму питался. Я вспоминаю, как на последнем комсомольском собрании, когда мальчики один за другим клялись погибнуть за Родину, Женя, которую я любил тогда, сказала: “Мне жаль вас, мальчики. Войне нужны молчаливые, хмурые солдаты. Не надо шуметь”. – “А ты?” – крикнул кто-то. “Я тоже пойду.
Только не буду кричать и распинаться”.
Мы – Карпов, старшина, Сашка Золотарев и я – отправляемся на базу армии за минометами. Мы едем в полуторке. По дороге нам встречается девушка в погонах старшины. Ее зовут Маша.
Она просит подвезти ее в тыл. Мы останавливаемся на ночлег в деревне. Хозяйка нашего дома очень похожа на мою маму. Она кормит нас пирогом из наших сухарей, наливает спирту, чтоб мы согрелись. Мы ложимся спать.
С утра садимся в машину.
Мы возвращаемся в штаб дивизии. Я встречаю Нину. “В гости приехал?” – спрашивает она. “Тебя искал”, – отвечаю я. “Ах ты мой дорогой… Вот дружок настоящий. Не забыл, значит?” – говорит она. Мы обедаем с Ниной в штабной столовой.
Говорим о том, что было до войны, что вот посреди войны у нас свидание, что я буду ждать ее писем. Мы выходим из столовой. Я касаюсь ее плеча.
Она ласково отводит мою руку. “Не надо, – говорит она, – так лучше”. Она целует меня в лоб и бежит в начавшуюся метель.
Мы получаем американский бронетранспортер. Мы едем на нем и везем бочку вина – на всю батарею. Мы решаем попробовать вина. Оно льется в котелки по шлангу для бензина и пахнет бензином.
Выпив, Сашка Золотарев начинает плакать и вспоминать свою Клаву. Машина идет вперед. Навстречу нам бежит фигура.
Это солдат. Он говорит, что “ребят пулями побило”, семерых. В живых осталось двое.
Мы помогаем им хоронить убитых.
Идет бой. Внезапно меня ударяет в бок, но я жив, только во рту земля. Это не меня убили, убили Шонгина.
Сашка приносит связку немецких алюминиевых ложек, но я почему-то не могу ими есть.
“”Рама” балуется”, – говорит Коля. Я чувствую боль в ноге, левое бедро в крови. Меня ранило!
Как же так – не боя, ничего. Меня увозят в медсанбат. Сестра просит у меня документы. Я достаю их из кармана.
Вслед за ними выпадает ложка. На ней выцарапано “Шонгин”. И когда я успел ее подобрать? Вот и память о Шонгине.
В барак вносят новых раненых. Один из них злой, из минометной. Он говорит, что все наши убиты: и Коля, и Сашка, и комбат. Он остался один. “Врешь ты все”, – кричу я. “Врет он”, – говорит кто-то. “Ты не слушай, – говорит сестра. – Он ведь не в себе”. – “Наши вперед идут”, – говорю я. Мне хочется плакать и не от горя.
Плачь. У тебя неопасная рана, школяр. Ты еще поживешь.
Вариант 2
Моздокская степь. В разгаре война с фашистской Германией. Я, восемнадцатилетний москвич, боец, минометчик.
Второй день на передовой, месяц, как призвался в армию. “Очень ответственный пакет” должен передать командиру полка, где он – не знаю. Расстрел за невыполненное задание грозит. Меня силой затягивают в окоп, объясняя тем, что через сто метров немцы.
Отводят к командиру полка, от которого получаю просьбу к своему командиру больше таких донесений не писать. Возвращаюсь обратно с мечтой выпить чаю и поспать.
Состав нашей батареи: командир взвода – младший лейтенант Карпов, Сашка Золотарев, Коля Гринченко, Шонгин и Гургенидзе. Нинка – замужняя “красивая связистка” – говорит, что я еще малявка. Придет ли она сегодня?
Вижу ее с незнакомой связисткой. Вдалеке взрыв. Кричат: “Ложись!” Нина медленно встает с грязного снега, а другая неподвижна.
Это первая наша мина.
Я потерял ложку и ем кашу щепочкой. В память о погибших, Сашка Золотарев делает зарубки на палочке, но места уже не осталось.
В штабе полка Нина говорит, что у меня хорошие глаза. Я обещаю завтра прийти, так как она мне нравится. Поменяв позиции, едем на машине.
Идет снег с дождем. Ночуем в какой-то хате. На следующий день Гургенидзе ранит и его отправляют в госпиталь.
Карпов, старшина, я и Золотарев отправляемся за минометами на базу армии. Едем в полуторке. Подбираем девушку Машу в погонах старшины.
По пути ночуем в деревне. Хозяйка, похожа на мою маму, кормит нас пирогом, наливает спирт, чтобы согрелись. Переночевав, садимся в машину.
По возвращению в штаб дивизии вижу Нину. Мы обедаем в столовой штаба, вспоминаем о временах до войны. Обещаю ждать ее писем.
При выходе из столовой беру ее за плече. Она, нежно отводя мою руку, целует меня в лоб и скрывается в начавшейся метели.
Мы получаем бронетранспортер из Америки. Везем на нем на всю батарею бочку вина. Решив его попробовать, наливаем через шланг из бензина в котелки.
Вино пахнет бензином. Сашка Золотарев плачет, вспоминая свою Клаву. Двигаясь вперед, встречаем солдата, который говорит нам, что семерых “ребят пулями побило”.
Двое живы. Помогаем хоронить убитых.
Идет бой. После внезапного удара в бок у меня во рту земля, но я жив. Убили Шонгина. Я почему-то не могу есть немецкими алюминиевыми ложками, которые принес Сашка Золотарев. Чувствую боль в ноге, в крови левое бедро.
Я ранен! Без боя! Везут меня в медсанбат. Вытягиваю из кармана сестре документы.
С ними выпадает и ложка, на которой выцарапано “Шонгин”. Не помню, когда я ее подобрал, но будет о нем память. Вносят новых раненых. Один злой, кричит, что всех наших убили, он один остался.
Я не верю ему. Сестра говорит, что он не в себе. Я говорю: “Наши вперед идут!” Хочется плакать.
Плачь. У тебя не опасная рана, школяр. Ты еще поживешь.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)