Борис Леонидович Пастернак
ПАСТЕРНАК, БОРИС ЛЕОНИДОВИЧ (1890−1960), русский поэт, прозаик, переводчик. Родился 10 февраля 1890 в Москве. Начиналось же все с музыки. И живописи.
Мать будущего поэта Розалия Исидоровна Кауфман была замечательной пианисткой, ученицей Антона Рубинштейна. Отец – Леонид Осипович Пастернак, знаменитый художник, иллюстрировавший произведения Льва Толстого, с которым был тесно дружен. Дух творчества жил в квартире Пастернаков на правах главного, всеми боготворимого члена семьи. Здесь часто устраивались домашние концерты с участием Александра Скрябина, которого Борис обожал. “Больше всего на свете я любил музыку, больше всех в ней – Скрябина”, – вспоминал он впоследствии. Мальчику прочили карьеру музыканта.
Еще в пору учебы в гимназии он прошел 6-летний курс композиторского факультета консерватории, но… В 1908 Борис оставил музыку – ради философии. Он не мог себе простить отсутствие абсолютного музыкального слуха. Юноша поступил на философское отделение историко-филологического факультета Московского университета. Весной 1912 на
скопленные матерью деньги он поехал продолжать учебу в немецкий город Марбург – центр тогдашней философской мысли. “Это какое-то глухое напряжение архаического.
И это напряжение создает все: сумерки, душистость садов, опрятное безлюдье полдня, туманные вечера. История становится здесь землею”, – так Пастернак описывал полюбившийся навеки город в одном из писем на родину. Глава марбургской школы философов-неокантианцев Герман Коген предложил Пастернаку остаться в Германии для получения докторской степени. Карьера философа складывалась как нельзя более удачно. Однако и этому началу не суждено было осуществиться.
Молодой человек впервые серьезно влюбляется в бывшую свою ученицу Иду Высоцкую, заехавшую вместе с сестрой в Марбург, чтобы навестить Пастернака. Всем его существом завладевает Поэзия. Я вздрагивал. Я загорался и гас. Я трясся.
Я сделал сейчас предложенье, – Но поздно, я сдрейфил, и вот мне – отказ. Как жаль ее слез! Я святого блаженней. Я вышел на площадь. Я мог быть сочтен Вторично родившимся.
Каждая малость Жила и, не ставя меня ни во что, В прощальном значеньи своем подымалась. (Марбург) Стихи приходили и раньше, но лишь теперь их воздушная стихия нахлынула столь мощно, неодолимо, взахлеб, что стало невозможно ей противостоять. Позже в автобиографической повести Охранная грамота (1930) поэт попытался обосновать свой выбор, а заодно дать определение этой овладевшей им стихии – сквозь призму философии: “Мы перестаем узнавать действительность. Она предстает в какой-то новой категории.
Категория эта кажется нам ее собственным, а не нашим состоянием. Помимо этого состояния все на свете названо. Не названо и ново только оно. Мы пробуем его назвать.
Получается искусство”. По возвращении в Москву Пастернак входит в литературные круги, в альманахе Лирика впервые напечатаны несколько не переиздававшихся им впоследствии стихотворений. Вместе с Николаем Асеевым и Сергеем Бобровым поэт организовывает группу новых или “умеренных” футуристов – “Центрифуга”. В 1914 вышла первая книга стихов Пастернака – Близнец в тучах. Название было, по словам автора, “до глупости притязательно” и выбрано “из подражания космологическим мудреностям, которыми отличались книжные заглавия символистов и названия их издательств”.
Многие стихотворения этой, а также следующей (Поверх барьеров, 1917) книг поэт впоследствии значительно переработал, другие никогда не переиздавал. В том же, 1914, он познакомился с Владимиром Маяковским, которому суждено было сыграть огромную роль в судьбе и творчестве раннего Пастернака: “Искусство называлось трагедией, – писал он в Охранной грамоте. – Трагедия называлась Владимир Маяковский. Заглавье скрывало гениально простое открытие, что поэт не автор, но – предмет лирики, от первого лица обращающейся к миру”. “Время и общность влияний” – вот что определило взаимоотношения двух поэтов.
Именно схожесть вкусов и пристрастий, перерастающая в зависимость, неизбежно подтолкнула Пастернака к поиску своей интонации, своего взгляда на мир. Марина Цветаева, посвятившая Пастернаку и Маяковскому статью Эпос и лирика современной России (1933), определяла разницу их поэтик строчкой из Тютчева: “Все во мне и я во всем”. Если Владимир Маяковский, писала она, – это “я во всем”, то Борис Пастернак, безусловно – “все во мне”.
Действительное “лица необщее выраженье” было обретено в третьей по счету книге – Сестра моя – жизнь (1922). Не случайно, что с нее Пастернак вел отсчет своему поэтическому творчеству. Книга включила стихи и циклы 1917 и была, как и год их создания, поистине революционной – но в другом, поэтическом значении этого слова: Это – круто налившийся свист, Это – щелканье сдавленных льдинок, Это – ночь, леденящая лист, Это – двух соловьев поединок.
(Определение поэзии) Новым в этих стихах было все. Отношение к природе – как бы изнутри, от лица природы. Отношение к метафоре, раздвигающей границы описываемого предмета – порой до необъятности.
Отношение к любимой женщине, которая… вошла со стулом, Как с полки, жизнь мою достала И пыль обдула. Подобно “запылившейся жизни” в данных строках, все явления природы наделены в творчестве Пастернака не свойственными им качествами: гроза, рассвет, ветер очеловечиваются; трюмо, зеркало, рукомойник оживают – миром правит “всесильный бог деталей”: Огромный сад тормошится в зале, Подносит к трюмо кулак, Бежит на качели, ловит, салит, Трясет – и не бьет стекла! (Зеркало) “Действие Пастернака равно действию сна, – писала Цветаева. – Мы его не понимаем. Мы в него попадаем. Под него попадаем.
В него – впадаем… Мы Пастернака понимаем так, как нас понимают животные”. Любой мелочи сообщается мощный поэтический заряд, всякий сторонний предмет испытывает на себе притяжение пастернаковской орбиты. Это и есть “все во мне”. Эмоциональную струю Сестры моей – жизни, уникального в русской литературе лирического романа, подхватила следующая книга Пастернака Темы и вариации (1923).
Подхватила и приумножила: Я не держу. Иди, благотвори. Ступай к другим. Уже написан Вертер, А в наши дни и воздух пахнет смертью: Открыть окно, что жилы отворить. (Разрыв) Между тем, эпоха предъявляла к литературе свои жестокие требования – “заумная”, “маловразумительная” лирика Пастернака была не в чести.
Пытаясь осмыслить ход истории с точки зрения социалистической революции, Пастернак обращается к эпосу – в 20-х годах он создает поэмы Высокая болезнь (1923−1928), Девятьсот пятый год (1925−1926), Лейтенант Шмидт (1926−1927), роман в стихах Спекторский (1925−1931). “Я считаю, что эпос внушен временем, и потому… перехожу от лирического мышления к эпике, хотя это очень трудно”, – писал поэт в 1927. Наряду с Маяковским, Асеевым, Каменским, Пастернак входил в эти годы в ЛЕФ (“Левый фронт искусств”), провозгласивший создание нового революционного искусства, “искусства-жизнестроения”, должного выполнять “социальный заказ”, нести литературу в массы. Отсюда обращение к теме первой русской революции в поэмах Лейтенант Шмидт, Девятьсот пятый год, отсюда же обращение к фигуре современника, обыкновенного “человека без заслуг”, ставшего поневоле свидетелем последней русской революции, участником большой Истории – в романе Спекторский. Впрочем, и там, где поэт берет на себя роль повествователя, ощущается свободное, не стесненное никакими формами дыхание лирика: То был двадцать четвертый год. Декабрь Твердел, к окну витринному притертый.
И холодел, как оттиск медяка На опухоли теплой и нетвердой. (Спекторский) Привыкшему руководствоваться правотою чувств, Пастернаку с трудом удается роль “современного” и “своевременного” поэта. В 1927 он покидает ЛЕФ. Ему претит общество “людей фиктивных репутаций и ложных неоправданных притязаний” (а подобных деятелей хватало среди ближайшего окружения Маяковского); кроме того, Пастернака все меньше и меньше устраивает установка лефовцев “искусство – на злобу дня”. В начале 30-х годов его поэзия переживает “второе рождение”.
Книга с таким названием вышла в 1932. Пастернак вновь воспевает простые и земные вещи: “огромность квартиры, наводящей грусть”, “зимний день в сквозном проеме незадернутых гардин”, “пронзительных иволог крик”, “вседневное наше бессмертье”… Однако и язык его становится иным: упрощается синтаксис, мысль кристаллизуется, находя поддержку в простых и емких формулах, как правило, совпадающих с границами стихотворной строки. Поэт в корне пересматривает раннее творчество, считая его “странной мешаниной из отжившей метафизики и неоперившегося просвещенства”. Под конец своей жизни он делил все, что было им сделано, на период “до 1940 года” и – после.
Характеризуя первый в очерке Люди и положения (1956−1957), Пастернак писал: “Слух у меня тогда был испорчен выкрутасами и ломкою всего привычного, царившими кругом. Все нормально сказанное отскакивало от меня. Я забывал, что слова сами по себе могут что-то заключать и значить, помимо побрякушек, которыми их увешали… Я во всем искал не сущности, а посторонней остроты”.
Однако уже в 1931 Пастернак понимает, что: Есть в опыте больших поэтов Черты естественности той, Что невозможно, их изведав, Не кончить полной немотой. В родстве со всем, что есть, уверясь, И знаясь с будущим в быту, Нельзя не впасть к концу, как в ересь, В неслыханную простоту. (Волны) “Черты естественности той” во Втором рождении настолько очевидны, что становятся синонимом абсолютной самостоятельности, выводящей поэта за рамки каких бы то ни было установлений и правил. А правила игры в 30-е годы были таковы, что нормально работать и при этом оставаться в стороне от “великой стройки” стало невозможно. Пастернака в эти годы почти не печатают.
Поселившись в 1936 на даче в Переделкине, он, чтобы прокормить свою семью, вынужден заниматься переводами. Трагедии Шекспира, Фауст Гете, Мария Стюарт Шиллера, стихи Верлена, Байрона, Китса, Рильке, грузинские поэты… Эти работы вошли в литературу на равных с его оригинальным творчеством.
В военные годы, помимо переводов, Пастернак создает цикл Стихи о войне, включенный в книгу На ранних поездах (1943). После войны он опубликовал еще две книги стихов: Земной простор (1945) и Избранные стихи и поэмы (1945). В 1930-1940 годы Пастернак не устает мечтать о настоящей большой прозе, о книге, которая “есть кубический кусок горячей, дымящейся совести”. Еще в конце 10-х годов он начал писать роман, который, не будучи завершенным, стал повестью Детство Люверс – историей взросления девочки-подростка. Повесть получила высокую оценку критики.
Поэт Михаил Кузмин даже поставил ее выше пастернаковской поэзии, а Марина Цветаева назвала повесть “гениальной”. И вот с 1945 по 1955 годы в муках, не пишется – рождается роман Доктор Живаго, во многом автобиографическое повествование о судьбе русской интеллигенции в первой половине ХХ в., особенно в годы Гражданской войны. Главный персонаж – Юрий Живаго – это лирический герой поэта Бориса Пастернака; он врач, но после его смерти остается тонкая книжка стихов, составившая заключительную часть романа. Стихотворения Юрия Живаго, наряду с поздними стихотворениями из цикла Когда разгуляется (1956−1959) – венец творчества Пастернака, его завет. Слог их прост и прозрачен, но от этого нисколько не бедней, чем язык ранних книг: Снег на ресницах влажен, В твоих глазах тоска, И весь твой облик слажен Из одного куска.
Как будто бы железом, Обмокнутым в сурьму, Тебя вели нарезом По сердцу моему. (Свидание) К этой чеканной ясности поэт стремился всю жизнь. Теми же поисками в искусстве озабочен и его герой, Юрий Живаго: “Всю жизнь мечтал он об оригинальности сглаженной и приглушенной, внешне неузнаваемой и скрытой под покровом общеупотребительной и привычной формы, всю жизнь стремился к выработке того сдержанного, непритязательного слога, при котором читатель и слушатель овладевают содержанием, сами не замечая, каким способом они его усваивают. Всю жизнь он заботился о незаметном стиле, не привлекающем ничьего внимания, и приходил в ужас от того, как он еще далек от этого идеала”. В 1956 Пастернак передал роман нескольким журналам и в Гослитиздат.
В том же году Доктор Живаго оказался на Западе и спустя год вышел по-итальянски. Спустя еще год роман увидел свет в Голландии – на сей раз по-русски. На родине атмосфера вокруг автора накалялась. 20 августа 1957 Пастернак писал тогдашнему партийному идеологу Д. Поликарпову: “Если правду, которую я знаю, надо искупить страданием, это не ново, и я готов принять любое”. В 1958 Пастернак был удостоен Нобелевской премии – “за выдающиеся заслуги в современной лирической поэзии и на традиционном поприще великой русской прозы”.
С этого момента началась травля писателя на государственном уровне. Вердикт партийного руководства гласил: “Присуждение награды за художественно убогое, злобное, исполненное ненависти к социализму произведение – это враждебный политический акт, направленный против Советского государства”. Пастернака исключили из Союза советских писателей, что означало литературную и общественную смерть. От почетной награды поэт вынужден был отказаться. В России Доктор Живаго был напечатал лишь в 1988, спустя почти 30 лет после смерти автора 30 мая 1960 в Переделкине.
Поставив точку в романе, Пастернак подвел и итог своей жизни: “Все распутано, все названо, просто, прозрачно, печально. Еще раз… даны определения самому дорогому и важному, земле и небу, большому горячему чувству, духу творчества, жизни и смерти…”.
Вариант 2
Родился Пастернак Борис Леонидович 10 февраля 1890 года в Москве. Отец, Л. О. Пастернак, был известным художником, а мать, Р. И. Кауфман, профессионально играла на фортепиано. Отец Бориса тесно общался и сотрудничал с Львом Толстым, иллюстрируя произведения писателя. В семье часто проходили концерты АлександраСкрябина.
Параллельно с учебой в гимназии, изучал композиторское ремесло по 6-летнему курсу консерватории.
Зная, что не имеет абсолютного музыкального слуха, в 1908 году принял решение получать философское образование на историко-филологическом факультете в Московском университете. Уехал в Германию в 1912 году для продолжения учебы в город Марбург, где позже Герман Коген, глава школы философов-неокантианцев, предложил Пастернаку получить звание доктора наук. Но он влюбляется в Иду Высоцкую, свою бывшую ученицу, и возвращается в Москву.
Первые публикации стихотворений Пастернака состоялись в альманахе “Лирика”. Принимает участие в создании группы нео-футуристов “Центрифуга”. Первый сборник поэзии “Близнец в тучах” был представлен читателям в 1914 году. Но Пастернак считал началом своей творческой карьеры только третью книгу “Сестра моя – жизнь” (1922).
В 1920-е гг. пробует писать поэмы. В 1927 году вступил в “Левый фронт искусств” (ЛЕФ), который занимался распространением литературы среди простого народа, но в до конца года отказывается от членства.
В 30-е гг. необходимо было писать обязательно о коммунизме, поэтому Пастернак практически не печатался. В 1936 году уехал на дачу в Переделкино и начал переводить за деньги на русский язык произведения зарубежных писателей. Во время Второй мировой войны пишет сборник стихотворений “На ранних поездах” (1943), а по ее окончанию – “Земной простор” и “Избранные стихи и поэмы”.
С 1945 года на протяжении 10 лет Пастернак пишет роман “Доктор Живаго”. В 1956 году роман публикуется в нескольких журналах и в издательстве “Гослитиздат”. Этот роман выдается и на Западе, а через год – переводится на итальянский язык.
В 1957 году русская версия “Доктора Живаго” публикуется в Голландии. В Советском Союзе роман “Доктор Живаго” вышел в 1988 году, через 30 лет после смерти поэта.
Борис Пастернак умер 30 мая 1960 года в Переделкино.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)