В 1970-е годы в российском искусстве – как реакция на тоталитарную действительность и эстетику и как проявление общеевропейской тенденции – возник концептуализм. Предшественниками его в некоторой степени могут считаться обэриуты, предвестниками в 1960-е годы были “лианозовцы” и Вс. Некрасов, мэтрами в 1970-1980-е стали московские поэты Д. А. Пригов и Л. Рубинштейн, а закат знаменуют “преодолевшие” в 1990-е годы эту поэтику Т. Кибиров и С. Гандлевский.
“Поэтика идейных схем и стереотипов”, “искусство как идея” – вот ставшие общепринятыми определения концептуализма.
Концепт – это мертвая или отмирающая (в представлении поэта) идея (лозунг), навязший в зубах штамп, клише. Но подается концепт по видимости “серьезно” и словно бы “изнутри” этого заидеологизированного мира. В результате не просто возникает иронический эффект – схема “кончает жизнь самоубийством”.
Вот как это происходит в одном из стихотворений Дмитрия Александровича Пригова:
Течет красавица Ока
Среди красавицы Калуги
Народ-красавец ноги-руки
Под солнцем
греет здесь с утра
Днем на работу он уходит
К красавцу черному станку
А к вечеру опять приходит
Жить на красавицу Оку
И это есть, быть может, кстати
Та красота, что через год
Иль через два, но в результате
Всю землю красотой спасет
Заболтанная, опошленная в советское время формула Достоевского стала обозначать нечто противоположное своему изначальному смыслу. И именно “эстетика ничтожного и пошлого” (А. Хансен-Леве) в такой концентрации, “идейностью идейность поправ”, очищает культуру от сора стереотипов.
Часто Пригов использует не отдельные формулы, а целые тексты, в той или иной степени “узаконенные” советской культурой. Вот, например, трансформация светловской “Гренады”:
Вашингтон он покинул
Ушел воевать
Чтоб землю в Гренаде
Американцам отдать
И видел: над Кубой
Всходила лунаИ бородатые губы
Шептали: Хрена
Вам
В поисках литературных аналогий с приговским героем критики называют и Козьму Пруткова, и капитана Лебядкина из “Бесов” Достоевского. Понятие “эстетика ничтожного и пошлого” отчасти подтверждает справедливость таких аналогий. Так, приговские стихи о Милицанере чем-то напоминают “Военные афоризмы” Пруткова: глубокомысленно-пустые размышления прутковского полковника, комментатора афоризмов, и его образ в целом ассоциируются с приговским Милицанером, “величественно” пьющим пиво “в буфете Дома литераторов”:
Он представляет собой Жизнь
Явившуюся в форме Долга
Жизнь – кратка, а Искусство – долго
И в схватке побеждает Жизнь
Более утонченный, “интеллигентский” вариант концептуализма представляют собой “стихи на библиотечных карточках” Л. Рубинштейна (библиотечные карточки – не причуда, это наследство прежней профессии автора; перекладывание карточек и монотонное воспроизведение их содержимого – наиболее естественная форма существования текстов Рубинштейна). Важное их отличие от приговских состоит еще и в том, что “каталожная” поэзия по определению является дробной и до известной степени полифоничной. Полифонизм этот, правда, доведен до своего предела, и строчка-реплика никак не может претендовать на отражение чьего-то целостного мира.
Показателен в этом отношении текст, который называется “Появление героя”. Начинается он “броуновским движением” реплик:
– Ну что я вам могу сказать?
– Он что-то знает, но молчит.
– Не знаю, может ты и прав.
– Он и полезней, и вкусней.
– У первого вагона в семь.
– Там дальше про ученика.
– Пойдемте. Я как раз туда.
– Ну что, решили что-нибудь?
– Сел – и до самого конца.
– Послушай, что я написал.
– А можно прямо через двор.
– Он вам не очень надоел?
– А можно завтра – не горит.
– Давай попробуем еще.
– Благодарю вас, я сама.
– Да как-то я уже привык.
– Мне это нужно или вам?
– Ты тоже в общем-то не прав.
– А что там про ученика?
– Я ж говорил тебе: не лезь!
– Оставь меня – мне тяжело.
– Ну, ты бы позвонил, узнал…
– Какой-то вечно мрачный, злой…
– Ты хоть бы форточку открыл.
– Еще разок – и по домам.
– Жратва там, правда, будь здоров.
– Примерила, смотрю – как раз.
– А может быть, еще разок?
Такой текст, а вернее, такая сумма микротекстов напоминает визуально-вербальные работы 1970-х годов лидера концептуализма в изобразительном искусстве И. Кабакова. Строгое совпадение внешних структурных характеристик подобных микротекстов лишний раз дает понять, что значение их постигается только в сумме. Кстати, Пригов тоже не раз заявлял о том, что единица его поэзии – не отдельное стихотворение, а книга в целом.
Такая сознательная ориентация на множественность, на количество – еще одно подтверждение мысли об “исчезновении” лирического героя (целостного, нераздробленного) в поэтике концептуализма.
Концептуализм – явление конкретно-историческое: он был взыскан культурой на определенном этапе, выполнил свою миссию “могильщика” отживших смыслов и утратил былую актуальность. Обращает на себя внимание, например, как далеко ушли от концептуализма начинавшие в русле этого течения С. Гандлевский и Т. Кибиров. В начале 1990-х Гандлевский определил свой метод как “критический сентиментализм” – поэзия между высоким и ироническим стилями, находящаяся в поисках гармонии.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)