История литературы и мифология

В “Мастере и Маргарите”, например, иллюзорны многие аспекты в изображаемой действительности, быт, а миф несет в себе историческую истину и в этом – высшем смысле представительнее и подлиннее действительности – относится к ней как субстанция к акциденции. . Но оборотной стороной предельного расширения или, что то же самое, устранения временной перспективы и своеобразия мифологического мышления иногда являлось скептическое отношение к историзму и к самой возможности научного и реалистического осмысления действительности. В таких случаях мифотворчество в современной литературе ведет к отрыву от реального мира, к тому, что “писатель-мифотворец”, по выражению Роберта Веймана, попадает “за решетку мифологической системы”.

И более того, в крайних своих проявлениях мифологизирующая мысль, отрываясь от разума и совести истории в ее поступательном движении, может наполняться и в отдельных случаях наполнялась – преимущественно вне большого искусства – антигуманистическим содержанием, доходя в пределе своего падения до мифоложества, изобретения чудовищных

фашистских мифов XX века – мифа об избранной расе и ее безграничных правах, о непогрешимом вожде, реализующем бессознательную волю нации, о сакральной власти тоталитарного государства и т. п.

Сравнительно ранним, но знаменательным периодом в литературном мифотворческом движении нового времени следует признать западноевропейский и русский символизм. В культуре русского символизма интерес к новой мифологии и широкий поток неомифопоэтическо-го творчества был предопределен самой сутью этой культуры и явился естественным продолжением традиций французских парнасцев и символистов, а также в особенности немецких романтиков, сыгравших в истории возрожденного “мифологизма” исключительно значимую, первостепенную роль. Здесь следует заметить, что агрессивно-реакционное ответвление мифотворчества, в сущности, не проявило себя в русском символизме.

Во всяком случае, в мифотворческой эстетике символизма гуманистическое начало оказалось в значительной мере преобладающим. Впрочем, изучение мифопоэтического аспекта в творчестве русских символистов и тем более их теоретических высказываний, относящихся к этому вопросу, только еще начинается.

Касаясь этой темы, важно отметить присутствие мифотворческой стихии не только в литературных произведениях символистов, но и в их жизненных восприятиях и жизненном укладе. Мифологизация, а иногда и проще – мифологизирующее обыгрывание личных, особенно любовных отношений, дружбы, природы, города, истории и образов современников, возлюбленных, друзей или знакомых представляется у таких символистов, как Блок, Вяч. Иванов, относительно близкий к ним Волошин и др., в такой же мере фактом их поэзии, как и биографии.

Одним из самых заметных и показательных примеров проникновения “творимой легенды”, мифа в реальную жизнь, в личные отношения продемонстрировали участники московского символистского кружка “аргонавтов” (1901 -1903 годы), вдохновляемого Белым и Эллисом. Этого специфического и очень важного ракурса темы неомифологизма символистской культуры в настоящей статье я затрагивать не буду

Толкованием мифологии, первобытного анимизма и магизма занимался еще Вл. Соловьев, виднейший предшественник символистов (см. его статьи: “Мифологический процесс в древнем язычестве”, 1873; “Первобытное язычество, его живые и мертвые остатки”, 1890). Но глубоким знатоком древнегреческой мифологии, исследователем и интерпретатором ее в связи с его символистской теорией стал Вяч. Иванов. Он объявил мифологизацию литературы, мифотворчество, переход от символа к мифу основной задачей современного искусства, магистральным путем к преодолению декадентского индивидуализма, иллюзионизма и способом приобщения к народной душе.

При этом почвой мифа Вяч. Иванов считал религиозно-мистическое сознание, а отличие мифа от родственного ему символа видел в “народности”, в динамическом характере мифа, в его “глагольной основе”, в его устремленности к сюжетному действию, к событию, которые еще не развернулись в символе. Эти теоретические положения Вяч. Иванов развивал, видоизменял, но, в основном, не отступал от них в течение многих лет.

Он применял их в анализе и в оценках литературы текущей и удаленной во времени.

Литературно-эстетические позиции Блока и Вяч. Иванова далеко не совпадали, и тем не менее младший поэт (уже на перевале от раннего к среднему периоду своего творчества живо интересовался теоретическими концепциями своего старшего современника и отчасти испытал его влияние. Очевидно, больше всего на Блока влияли мысли Вяч. Иванова о значении и возможной роли мифа в современной литературе, а также его суждения о фольклоре.

Недаром в своей статье “Творчество Вячеслава Иванова” (1905) Блок сочувственно изложил многое из того, что написал Вяч. Иванов к этому времени о символе и о мифе, и приветствовал мифотворческий характер его поэзии. Однако, следует прибавить, Блок отнюдь не догматизировал суждения Вяч.

Иванова в этой области. По крайней мере в одном из писем к Андрею Белому (6 августа 1907 г.) он заметил, что воспринимает его “мифотворчество” (в смысле системы взглядов) всего лишь “как лирику”.

Высказываний о мифе самого Блока немного. Они дробны, рассеяны по страницам его прозы, писем, дневников, еще меньше их в его записных книжках. Единственное более или менее развернутое рассуждение его о сущности мифа, а вместе с тем и о переходе мифа в религию – в дневниковых записях от 26 июня 1902 года, которые по времени еще не могли быть связаны с влиянием Вяч.

Иванова и, по-видимому, были навеяны мыслями, пришедшими из других источников и переработанными самим поэтом.


1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (1 votes, average: 5.00 out of 5)



История литературы и мифология