Рядом с латинской литературой гуманистов, научной и художественной, и немецкой агитационно-полемической литературой на религиозные и политические темы, порожденной революционными бурями Реформации, в Германии продолжала развиваться художественная бюргерская литература на немецком языке. Однако по сравнению с порожденным Ренессансом блестящим расцветом национальных литератур в других странах Западной Европы литературное творчество Германии XVI в. не создало сколько-нибудь выдающихся художественных памятников, имевших общеевропейский резонанс. Бедное яркими дарованиями, отсталое в идейном и художественном отношении, оно еще целиком коренится в традициях средневековой городской культуры. В соответствии с общим уровнем развития немецкого бюргерства его литература окрашена чертами провинциализма и филистерства, характерными для узкого идейного горизонта немецкого “вольного города”. По-прежнему в ней господствуют морализм и дидактика, ее художественным методом остается наивный реализм бытовых мелочей, грубоватых и сочных анекдотов и поучительных примеров из
повседневной частной жизни, лишь в редких случаях возвышающихся до сколько-нибудь широких обобщений.
Напряженная идейная борьба эпохи отражается в бюргерской литературе преобладанием сатирических и поучительных жанров. В то же время ее старомодный, патриархально-демократический характер сближает ее с литературой народной, позволяя лучшим из бюргерских писателей черпать отсюда мотивы и образцы и обогащать свой язык из сокровищниц народной речи. Родоначальником этого демократического направления немецкой бюргерской сатиры был Себастьян Брант (Sebastian Brant, 1457-1521), уроженец г. Страсбурга, доктор прав и профессор Базельского университета, впоследствии – городской секретарь в своем родном городе. Брант был близок к кружку страсбургских гуманистов, хорошо знал латинских авторов, но остался в стороне от гуманистического свободомыслия. Широкой популярностью пользовалась его стихотворная сатира “Корабль дураков” (1494), положившая начало “литературе о глупцах”, к которой примыкает и “Похвала Глупости” Эразма Роттердамского.
Как и Эразм, Брант под видом “глупцов” высмеивает пороков своего времени. Толпа глупцов наполняет корабль, отплывающий в Наррагонию (“страну глупцов”). Среди них выступают ученые-педанты, астрологи, шарлатаны-врачи, модники и модницы, пьяницы и обжоры, игроки, прелюбодеи, хвастуны и грубияны, богохульники и многие другие. Каждому из них автор читает проповедь, пересыпая ее моральными примерами и сентенциями из библии и античных писателей. Религиозно-моральное мировоззрение автора еще ограничено средневековыми представлениями.
Он сетует на упадок благочестия и осуждает танцы и любовные серенады. Нападая на схоластическую ученость, он в то же время жалуется на чрезмерное распространение книг, предостерегает от увлечения языческими поэтами и вместе с алхимией и астрологией отвергает математику, смеясь над суетными попытками “циркулем” измерить поверхность земли. Моральная проповедь еще заслоняет мотивы политические и социальные.
Осуждая корыстолюбие и эгоизм богатых и знатных, Брант противопоставляет им евангельскую бедность как основу всех христианских добродетелей. Он предчувствует грядущие социальные потрясения и говорит о них образами апокалипсиса: “Час близится! Близится час!
Боюсь, что антихрист уже недалеко”. Сатира Бранта, написанная простым и ярким народным языком, имела огромный успех, которому немало содействовали гравюры на дереве, наглядно иллюстрирующие галерею изображенных им “глупцов”. Книга неоднократно переиздавалась в течение XVI в. и была переведена на многие европейские языки. Она предваряет позднейшую сатирическую литературу гуманизма и реформации, хотя сам Брант был еще тесно связан с традициями средневековой бюргерской дидактики.
Последователем Бранта в области сатиры был Томас Мурнер (Thomas Murner, 1475-1537), францисканский монах и проповедник, доктор богословия и права, знаток древних языков, одно время, как и Брант, близкий гуманистическим кругам Страсбурга. Из многочисленных стихотворных сатир Мурнера наибольшей известностью пользовались “Заклятие глупцов” и “Цех плутов” (1512). В первом произведении Мурнер непосредственно примыкает к жанру, созданному Брантом, выступая в роли “заклинателя дураков”; во втором – он пользуется вариантом той же сатирической формы, изображая вереницу “плутов”, пришедших записываться в свой “цех”. Сатира Мурнера, по сравнению с Брантом, отличается гораздо большей социальной остротой и резкостью. Он осуждает тираническое правление князей, окруженных льстецами и паразитами, рыцарей, промышляющих грабежом, ростовщиков, обирающих народ.
Особенно жестоким нападкам подвергается духовенство, корыстолюбивое, невежественное и испорченное: священники, которые бессмысленно бормочут молитвы, думая только о наживе; монахи, занимающиеся любовными делами и по ночам перелезающие через стены монастыря; князья церкви, ведущие роскошный образ жизни и выезжающие травить зайцев на полях своих крестьян. С глубоким сочувствием говорит Мурнер о тяжелом положении этих последних: “Как может существовать злополучный крестьянин, когда каждый обирает беднягу?” Однако, хотя сатира Мурнера и отражает социальные неустройства предреформационной эпохи, он сам не был сторонником революционной ломки церковных и политических отношений, оставаясь по преимуществу проповедником морального возрождения.
Как и Брант, он не примкнул к реформационному движению; в ряде обличительных памфлетов, направленных против Лютера, он обвиняет этого реформатора в разрушении церкви и возлагает на него ответственность за крестьянские восстания. Не менее резкие нападки на Мурнера последовали из лагеря сторонников реформации. Мурнер отвечал в стихотворной сатире “О великом лютеровском глупце, как заклинал его доктор Мурнер” (1522), в которой, возвращаясь к своему излюбленному жанру “литературы о глупцах”, он делает его орудием острой полемики с реформаторами по религиозным и политическим вопросам.
Несмотря на личный и крайне Грубый характер, сатира эта справедливо считается одним из наиболее ярких литературных памфлетов против Реформации, вышедших из католического лагеря. Особое место в сатирической поэзии немецкого бюргерства занимает так называемая “грубиянская литература”. Ее родоначальником явился Себастьян Брант, который в “Корабле глупцов” выводит нового святого – Грубияна, являющегося, по его словам, предметом поклонения его современников.
Эта тема, подхваченная дидактической литературой XVI в., была разработана в латинской поэме “Гробианус” гуманиста Фридриха Дедекинда, которая вскоре появилась и в немецкой стихотворной переработке страсбургского педагога Каспара Шейта (1551), пользовавшейся в течение XVI в. огромной популярностью. “Гробианус” под видом морального поучения дает подробное и самодовольное описание грубостей и непристойностей своего героя в одежде и пище, дома и на улице, в обществе и в особенности при ухаживании за дамами. Дидактические намерения автора, выраженные в сентенции: “Читай эту книжечку почаще и побольше и поступай всегда наоборот”, служат мотивировкой для исключительной вульгарности содержания. Раскрепощение естественной природы человека и жизнерадостное свободомыслие Ренессанса, породившие здоровую и задорную чувственность Рабле или Рубенса, принимают в атмосфере филистерской ограниченности и провинциализма немецкой бюргерской литературы XVI в. черты педантизма и примитивной грубости.
Маркс, характеризуя “грубиянскую литературу”, отмечает в ней смехотворное сплетение пафоса с вульгарностью, “мещанское содержание”, облеченное в “плебейскую форму”1. Черты “гробианизма” получили широкое распространение в бюргерской сатире и дидактике и за пределами собственно “грубиянской” литературы – обстоятельство, ярко характеризующее подчас очень низкий моральный и художественный уровень бюргерской литературы.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)