Борис Годунов
Характеристика литературного героя
Борис Годунов – центральный персонаж исторической драмы (“народной трагедии”), в основу которой положены события, описанные в 10-м и 11-м томах “Истории государства Российского” Н. М. Карамзина. Его “драгоценной для россиян памяти” посвящена трагедия. Не приемля многого во взглядах Карамзина, Пушкин полностью принимает версию о прямой причастности царского шурина Бориса Годунова к совершенному в Угличе убийству единственного наследника престола царевича Димитрия (1582- 1591). Б. Г. предстает узурпатором власти, прикрывшимся всенародным избранием; смута – расплата за его грехи. Б. Г. и Лжедимитрий связаны в трагедии как причина и следствие; “незаконностью” первого порождена “беззаконность” второго; кровь притягивается кровью.
Уже в первой сцене (“Кремлевские палаты”), предшествующей избранию Б. Г., боярин Шуйский, который расследовал угличское убийство, рассказывает вельможе Воротынскому о вине Б. Г.; собеседник заключает: Б. Г. потому уж месяц сидит затворясь у сестры, монашествующей
царицы Ирины, что “кровь невинного младенца/ Ему ступить мешает на престол”. Однако оба сходятся на том, что “вчерашний раб, татарин, зять Малюты и сам в душе палач”, куда менее родовитый, нежели они, все-таки будет царем на Москве: наступили времена, когда смелость стала важнее знатности и власть достается тому, кто решительнее за нее борется. Третья (“Девичье поле. Ново девичий монастырь”) и четвертая (“Кремлевские палаты”) сцены вроде бы подтверждают боярский “приговор”.
Любопытный и равнодушный к своей политической участи народ, плача и радуясь, по указке бояр возводит Б. Г. на трон. Бояре и патриарх благоговейно (и отчасти лукаво) слушают речь нового государя. Характер Б. Г. не раскрыт; все это лишь экспозиция, раскрывающая завязку глобального исторического сюжета (убийство царевича – моральное поражение “победителя” в борьбе за царский трон – явление самозванца). Собственно сценическая интрига завяжется позже – в сцене “Палаты патриарха”, когда читатель (зритель) узнает О бегстве инока-самозванца Григория Отрепьева из монастыря.
Начиная с седьмой сцены (“Царские палаты”) Б. Г. выходит на первый план. Царь, от которого только что вышел колдун (что указывает на неуверенность правителя в своих силах), произносит исповедальный монолог: он царствует шестой год (столько же прошло между гибелью Димитрия и воцарением Б. Г.; хронологическая симметрия показательна); правление оказалось неудачным – голод, пожары, “неблагодарность” черни. Жених любимой дочери мертв; одной смелости для обладания властью мало; право на нее должно быть подкреплено внутренней правотой: “И мальчики кровавые в глазах Да, жалок тот, в ком совесть нечиста”.
Почва уходит из-под ног Б. Г. – он это чувствует, хотя ничего еще не знает о “воскресении” Димитрия (патриарх не решился известить государя о бегстве Григория). Весть настигает Б. Г. в десятой сцене (“Царские палаты”); ее спешит сообщить хитрый Шуйский, с которым накануне московский боярин Пушкин поделился вестью, полученной от краковского племянника Гаврилы Пушкина. (Попутно в уста пушкинского предка вложены мысли автора трагедии о разорении древних боярских родов – в том числе “Романовых, отечества надежды” – как о политической причине смуты. Это рассуждение меняет все “смысловые пропорции” трагедии, где на примере Шуйского показано недостоинство древнего боярства, а на примере Басманова – изворотливая подлость боярства нового.) Потрясенный Б. Г. в недоумении: что же такое “законность” власти, избранной всенародно и утвержденной церковно, если мертвые имеют “право” выходить из гроба, чтобы допрашивать царей? Политические следствия порождены моральными причинами; Лжедимитрий способен внушить толпе опасные идеи – и повести ее за собой; тень готова сорвать с царя порфиру: “Так вот зачем тринадцать лет мне сряду Все снилося убитое дитя!” Сцена пятнадцатая (“Царская дума”) служит кульминацией “годуновской” линии сюжета. Войска Лжедимитрия движутся на Москву; отправив Трубецкого и Басманова на войну, Б. Г. держит совет с приближенными – как остановить смуту?
Патриарх, которого Пушкин изображает глуповатым добряком (вопреки историческому прототипу, Иову), не подозревая о подоплеке событий, предлагает моральный выход из создавшихся обстоятельств: перенести чудотворные мощи царевича Димитрия из Углича в Архангельский собор столицы. Обман “безбожного злодея” обнаружится; смута прекратится. Но в том и дело, что перенести мощи и оказаться в непосредственной “мистической близости” от своей жертвы Б. Г. не может. А значит – он обречен в борьбе с Самозванцем, которого породил.
Б. Г. монументально-однообразен и неподвижен; он словно оцепенел от ужаса своего положения, пресытился горечью власти, и из сцены в сцену, из монолога в монолог варьирует один и тот же набор тем. Пушкин резко расходится с жанровой традицией русской политической трагедии: он ставит в центр не антигосударственного злодея (ср. “Димитрия Самозванца” А. П. Сумарокова) и не государственного героя. Но именно злодея – государственного.
Это было невозможно до выхода в свет 9-11-го томов “Истории…” Карамзина, где официальные правители Руси, Иван Грозный и Борис Годунов, впервые были изображены негативно. Б. Г. в изображении Пушкина из фигуры злобно-величественной превращается в фигуру полукомическую. Он “жалок” – ибо в нем “совесть нечиста”. Он более не властитель – ибо зависит от обстоятельств.
В двадцатой сцене (“Москва. Царские палаты”) Б. Г. умирает. Царство Б. Г. кровью началось, кровью продолжилось, кровью и завершается: “На троне он сидел и вдруг упал – Кровь хлынула из уст и из ушей”. Последняя надежда умирающего и готовящегося принять схиму Б. Г. – на то, что хотя бы его смерть восстановит политическое равновесие. Он лично повинен в смерти Димитрия – и за то ответит перед Богом; но избрание само по себе было законным, следовательно, невинный наследник престола Феодор станет править “по праву”.
Ту же мысль в финале повторит “человек из народа” (“Отец был злодей, а детки невинны”); но тщетно: дети одного “лжецаря”, Феодор и Ксения, будут убиты слугами другого “лжеправителя”.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)