КУПЕР Джеймс Фенимор (1789-1851), американский писатель. Сочетал элементы просветительства и романтизма. Исторические и приключенческие романы о Войне за независимость в Сев.
Америке, эпохе фронтира, морских путешествиях (“Шпион”, 1821; пенталогия о Кожаном Чулке, в т. ч. “Последний из могикан”, 1826, “Зверобой”, 1841; “Лоцман”, 1823). Социально-политическая сатира (роман “Моникины”, 1835) и публицистика (памфлетный трактат “Американский демократ”, 1838).
* * *
КУПЕР (Cooper) Джеймс Фенимор (15 сентября 1789, Берлингтон, штат Нью-Джерси – 14 сентября 1851, Куперстаун, шт. Нью-Йорк), американский писатель.
Первые шаги в литературе
Автор 33 романов, Фенимор Купер стал первым американским писателем, которого безоговорочно и широко признала культурная среда Старого Света, включая Россию. Бальзак, читая его романы, по собственному признанию, рычал от удовольствия. Теккерей ставил Купера выше Вальтера Скотта, повторив в этом случае отзывы Лермонтова и Белинского, который вообще уподоблял его Сервантесу и даже Гомеру.
Пушкин отмечал богатое поэтическое воображение
Купера.
Профессиональной литературной деятельностью он занялся сравнительно поздно, уже в 30-летнем возрасте, и вообще как бы случайно. Если верить легендам, которыми неизбежно обрастает жизнь крупной личности, свой первый роман (“Предосторожность”, 1820) он написал на спор с женой. А до этого биография складывалась вполне рутинно. Сын разбогатевшего в годы борьбы за независимости землевладельца, сумевшего стать судьей, а затем и конгрессменом, Джеймс Фенимор Купер вырос на берегу озера Отсего, милях в ста к северо-западу от Нью-Йорка, где в ту пору проходил “фронтир” – понятие в Новом Свете не только географическое, но в большой степени социально-психологическое – между уже освоенными территориями и дикими, первозданными землями аборигенов. Таким образом, с малолетства он стал живым свидетелем драматического, а то и кровавого роста американской цивилизации, прорубавшейся все дальше на запад.
Героев своих будущих книг – пионеров-скваттеров, индейцев, фермеров, становившихся в одночасье крупными плантаторами, он знал не понаслышке. В 1803 в 14-летнем возрасте Купер поступил в Йельский университет, откуда был, впрочем, исключен за какие-то дисциплинарные провинности. Затем последовала семилетняя служба на флоте – сначала торговом, затем военном. Купер и далее, уже сделав себе громкое писательское имя, не оставлял практической деятельности. В 1826-1833 годах он занимал пост американского консула в Лионе, правда, скорее номинально.
Во всяком случае, в эти годы он объездил немалую часть Европы, надолго оседая, помимо Франции, в Англии, Германии, Италии, Нидерландах, Бельгии. Летом 1828 засобирался было в Россию, однако этому плану так и не суждено было осуществиться. Весь этот пестрый жизненный опыт, так или иначе, отразился в его творчестве, правда, с разной мерой художественной убедительности.
Натти Бампо
Своей всемирной славой Купер обязан не так называемой трилогии о земельной ренте (“Чертов палец”, 1845, “Землемер”, 1845, “Краснокожие”, 1846), где старые бароны, земельные аристократы, противопоставлены алчным дельцам, не скованным никакими моральными запретами, и не другой трилогии, навеянной легендами и действительностью европейского средневековья (“Браво”, 1831, “Гейденмауэр”, 1832, “Палач”, 1833), и не многочисленным морским романам (“Красный корсар”, 1828, “Морская волшебница”, 1830, и др.), и тем более не сатирам, вроде “Мониконов” (1835), а также примыкающим к ним по проблематике двум публицистическим романам “Домой” (1838) и “Дома” (1838). Это вообще злободневная полемика на внутриамериканские темы, ответ писателя критикам, обвинившим его в недостатке патриотизма, что действительно должно было его болезненно задеть – ведь позади остался “Шпион” (1821) – явно патриотический роман из времен американской революции. “Моникинов” даже сравнивают с “Путешествиями Гулливера”, но Куперу явно не хватает ни свифтовской фантазии, ни свифтовского остроумия, здесь слишком явно проступает тенденция, убивающая всякую художественность. Вообще, как ни странно, Купер более успешно противостоял своим недругам не как писатель, а просто как гражданин, который при случае и в судебные инстанции мог обратиться. Действительно, он выиграл не один процесс, защищая в суде свою честь и достоинство от неразборчивых газетных памфлетистов и даже земляков, которые постановили на собрании изъять его книги из библиотеки родного Куперстауна. Репутация Купера, классика национальной и мировой литературы, прочно держится на пенталогии о Натти Бампо – Кожаном Чулке (называют его, впрочем, по-разному – Зверобоем, Соколиным Глазом, Следопытом, Длинным Карабином).
При всей скорописи автора, работа над этим произведением растянулась, хотя с большими перерывами, на семнадцать лет. На богатом историческом фоне в нем прослежена судьба человека, прокладывающего тропинки и магистрали американской цивилизации и в то же время трагически переживающего крупные моральные издержки этого пути. Как проницательно заметил в свое время Горький, герой Купера “бессознательно служил великому делу… распространения материальной культуры в стране диких людей и – оказался неспособным жить в условиях этой культуры…”.
Пенталогия
Последовательность событий в этом первом на американской почве эпосе сбита. В открывающем его романе “Пионеры” (1823) действие происходит в 1793, и Натти Бампо предстает уже клонящимся к закату жизни охотником, не понимающим языка и нравов новых времен. В следующем романе цикла “Последний из могикан” (1826) действие переносится на сорок лет назад. За ним – “Прерия” (1827), хронологически прямо примыкающая к “Пионерам”.
На страницах этого романа герой умирает, но в творческом воображении автора продолжает жить, и спустя много лет он возвращается к годам его молодости. В романах “Следопыт” (1840) и “Зверобой” (1841) представлена чистая пастораль, беспримесная поэзия, которую автор обнаруживает в человеческих типах, и главным образом в самом облике девственной, еще почти не тронутой топором колониста природе. Как писал Белинский, “Купера нельзя превзойти, когда он приобщает вас к красотам американской природы”.
В критическом очерке “Просвещение и словесность в Америке” (1828), облеченном в форму письма вымышленному аббату Джиромачи, Купер жаловался на то, что печатник в Америке появился раньше писателя, писатель же романтик обделен летописями и темными преданиями. Сам же он и компенсировал эту недостачу. Под его пером персонажи и нравы фронтира обретают невыразимое поэтическое очарование. Разумеется, Пушкин был прав, заметив в статье “Джон Теннер”, что куперовские индейцы овеяны романтическим флером, лишающим их ярко выраженных индивидуальных свойств.
Но романист, кажется, и не стремился к точности портрета, предпочитая правде факта поэтическую выдумку, о чем, кстати, иронически писал впоследствии Марк Твен в известном памфлете “Литературные грехи Фенимора Купера”.
Тем не менее, обязательства перед исторической реальностью он ощущал, о чем сам говорил в предисловии к “Пионерам”. Острый внутренний конфликт между высокой мечтой и реальностью, между природой, воплощающей высшую истину, и прогрессом – конфликт характерно-романтического свойства и составляет главный драматический интерес пенталогии.
С пронзительной остротой этот конфликт обнаруживает себя на страницах “Кожаного чулка”, явно самой сильной вещи и в пенталогии, и во всем наследии Купера. Поставив в центр повествования один из эпизодов так называемой Семилетней войны (1757-1763) между англичанами и французами за владения в Канаде, автор ведет его стремительно, насыщает массой приключений отчасти детективного свойства, что и сделало роман любимым детским чтением для многих поколений. Но это не детская литература.
Чингачгук
Возможно, потому еще образы индейцев, в данном случае Чингачгука, одного из двух главных героев романа, получились у Купера лирически-размытыми, что важнее лиц для него были общие понятия – племя, род, история со своей мифологией, укладом жизни, языком. Именно этот мощный пласт человеческой культуры, в основе которого лежит родственная близость к природе, и уходит, о чем свидетельствует смерть сына Чингачгука Ункаса – последнего из могикан. Эта утрата катастрофична.
Но не безысходна, что вообще не свойственно американскому романтизму. Купер переводит трагедию в мифологический план, а миф, собственно, не знает четкой границы между жизнью и смертью, недаром Кожаный Чулок, тоже не просто персона, но герой мифа – мифа ранней американской истории, торжественно и уверенно говорит, что юноша Ункас уходит лишь на время.
Боль писателя
Человек перед судом природы – вот внутренняя тема “Последнего из мокиган”. Дотянуться до ее величия, пусть порой и недоброго, человеку не дано, но он постоянно вынужден решать эту нерешаемую задачу. Все остальное – схватки индейцев с бледнолицыми, битвы англичан с французами, красочные одежды, ритуальные танцы, засады, пещеры и т. п. – это только антураж.
Куперу было больно видеть, как корневая Америка, которую воплощает любимый его герой, уходит на глазах, подменяясь совсем другой Америкой, где бал правят спекулянты и проходимцы. Потому, наверное, и обронил как-то писатель с горечью: “Я разошелся со своей страной”. Но со временем стало видно то, что не заметили современники-соотечественники, упрекавшие писателя в антипатриотических настроениях, расхождение – это форма нравственной самооценки, а тоска по ушедшему – тайная вера в продолжение, не имеющее конца.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)